САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ОСЬКИ
На полу детской начерчены лунные "классы". Прямо хоть прыгай по ним на
одной ножке! Мы лежим в своих кроватках и говорим про революцию. Я
расска-зываю Осе, что слышал от дяди или читал в газетах о войне, о рабочих,
о царе, о погромах...
Вдруг Ося спрашивает:
- Леля, а Леля! А что такое еврей?
- Ну, народ такой... Бывают разные: русские, например, американцы,
китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
- Мы разве евреи? - удивляется Оська. - Как будто или взаправду? Скажи
честное слово, что мы евреи.
- Честное слово, что мы - евреи. Оська поражен открытием. Он долго
ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить
меня, спрашивает:
- Леля!
- Ну?
- И мама - еврей?
- Да. Спи.
И я засыпаю, представляя, как завтра в классе я скажу латинисту:
"Довольно старого режима и к стенке ставить. Вы не имеете полного права!"
Спим.
Ночью возвращаются из гостей папа и мама. Я просыпаюсь. Как и все люди
после гостей, театра, они устали и раздражены.
- Дивный пирог был, - говорит папа, - у нас такого никогда не могут
сделать. И куда деньги уходят?!
Слышно, как мама удивляется, найдя в подсвечнике на пианино окурок
собачьей ножки. Папа пошел полоскать горло.
Тренькнула стеклянная пробка графина. И вдруг отец быстрым, очень
громким для такой поздноты голосом позвал маму. Мама что-то спрашивала. Папа
говорил весело и громко. Они нашли мою записку с великой новостью. Я перед
сном написал ее и засунул в пробку графина.
Отец с матерью на цыпочках входят в детскую.
Отец садится на постель, обнимает меня и говорит:
- А революция пишется через "е", а не через "и": ре-волюция. Ты-ы! - И
щелкает меня в нос.
В это время просыпается Ося. Он, видно, все время даже во сне думал о
сделанном им открытии.
- Мама... - начинает Ося. - Ты зачем проснулся? Спи.
- Мама, - спрашивает Ося, уже садясь на постели, - мама, а наша кошка -
тоже еврей?