И ныне, и присно, и во веки веков
— Все, малец. С формальностями покончено.
На нервный тик не похоже...
— Личность подтверждена, все кредиты погашены. Лицензия начинает действовать... да можешь считать, что вот с этого самого момента.
И снова!
— Запомни его, сынок, этот день! От лица «Конкорда» и от моего собственного: добро пожаловать в новую жизнь!
Из-за плексигласовой конторки, напоминающей чем-то перевернутый вафельный рожок для мороженого, мне только что самым похабным образом подмигнули — уже трижды.
— Ты у нас теперь свободный человек. Капсулир! Поздравляю...
Судя по измятому костюму, портовый Клерк, последняя преграда перед небом, не вставал из-за своего рабочего места минимум неделю. Хотя во-он тот соус горчичного цвета на бриджах, с трудом сдерживающих исполинские ляжки, мог оказаться и свежим — кто знает, может, даже вчерашним. Если мне очень повезет...
И кому только пришло в голову отстраивать целое здание ради одной ничего не значащей должности?
Озираясь по сторонам, будто турист какой, я невольно выдал себя и тут же отругал — не вслух, разумеется. Но сводчатые потолки, теряющиеся в сумраке над головой, и вправду завораживали. Я добирался сюда из глухой провинции с гордо задранным подбородком, не веря еще свалившемуся на голову счастью, а на куб, в котором расположилось единственное на этой планете отделение «Конкорда» — галактической полиции, стоящей на страже порядка и мира, — все равно пришлось смотреть снизу вверх. Освещенное невероятной иллюминацией, это место поражало до глубины души и вселяло еще больший трепет перед теми, кто отдал свои жизни ради мечты. Каково же было мое удивление, когда, пройдя через весь зал, из которого только и состояло здание, пустое внутри, будто выеденный червем плод, я обнаружил — вот это...
Ходили слухи, что «Конкорд» назначает на должность Клерка парий — капсулиров, добровольно отказавшихся от бессмертия, спустившихся с небес на землю богов. И никогда я этим домыслам не верил.
Кто же в своем уме отмахнется от подобного дара?! Ерунда!
— Нервничаешь? Не бойся! Да ты же у нас теперь бравый капитан! Гроза пиратов! А-а?! А может, в душе ты и сам пират?! Ничего! Заплатишь пошлину, купишь необходимые бирки — «Конкорд» все стерпит. Привыкай! Да и не мне тебя судить — уж я в твои-то годы...
Хуже лоснящегося лица и грубой фамильярности могла оказаться только притворная симпатия, с которой меня похлопали по плечу, протянув руку, напоминающую затхлый окорок, сквозь мерцающий порт сканера. Лишенный всякого интеллекта компьютер, только что завизировавший мою будущую судьбу и утянувший заодно и последние мои кредиты, жалобно завизжал, оповещая о недопустимом к себе отношении.
Жестянка — и та требует уважения...
А с рукава Клерка прямо на голубое сияние обильным потоком сыпались крошки, указывая на место бездушной машины в пищевой цепи. Окорок, прекратив наконец трепать мое плечо, втянулся обратно, и терминал обиженно смолк.
Плевать! Я выдержу! Это ты останешься здесь! Твоя судьба навеки — вдыхать гафниевые испарения заводов и разлагаться, тлеть! А я... никогда я уже не вернусь! Мой путь лежит к звездам! И никаких шахт, никаких ферм! Меня больше не заставят копаться в грязи!
— Все, малыш!
Словно разглядев каким-то образом мое тщательно скрываемое презрение, Клерк нетерпеливо повернул багровое лицо к панорамному окну, выставляющему напоказ взлетное поле, где одинокий шаттл, ржавея, служил лучшим напоминанием, что планета, которую я вот-вот покину, противна даже и сама себе.
— Не смею больше задерживать. Небо ждет своего капитана!
Я не сдвинулся с места. Не на того напал!
— До-ку-ме...
— Осталось только самое последнее: умереть!
Рука, уже протянувшаяся за идентификационной картой, не дрогнула, но удивление в голосе скрыть не удалось, несмотря на все старания.
— Ум-мереть?!
Сальная рожа расплылась в давно уже заготовленной улыбке. Он, может быть, хранил ее для меня с того момента, как я только несмело вошел в здание, освещенное красочнее, чем дворец наместника жалкой окраинной системы. Кому еще распахивать эти двери, как не юнцу, только что снискавшему (а то и выторговавшему за половину своей семьи) подарок богов — Лицензию на Права Пилота. Клерка сощурился, и крохотные глазки его пытали, бегая по моему лицу, кричали наперебой: Спроси! Ты ведь хочешь... Спроси!
Робот-уборщик — когда-то боевой дрон, а ныне сплюснутое дырявое ведро со щеткой и слабым пылесосом на пилонах — вылез из-под конторки и принялся суетливо толкаться мне в ноги.
А спрашивать-то больше и не у кого...
— Вы это серьезно?! Умереть?!
— А то как же? Или ты собрался покорять небо в этом своем сером костюмчике, с продуктовой сумкой через плечо? Коммивояжер в космосе...
Костюм заслужил. Видит Сарум! Заметь я свой наряд на ком другом — с удовольствием бы посмеялся над пиджаком цвета вылинявшего помета федо.
— Но умереть... это же полный бред! Мне надо туда... вы должны понять! Я всю жизнь мечтал о небе! И вот теперь я буду жить среди звезд! Я должен жить вечно... так мне сказали!
Вся провинциальная сущность деревенского простака пролезла все-таки сквозь тщательно, до мелочей, выверенный образ будущего покорителя космоса.
Проклятый Клерк! Сальная туша!
Уже не в силах сдержаться, я поморщился, смахивая с лица результат многочасовой репетиции, выстраданной в подземке среди черных от копоти шахтеров, на пути сюда, в грязную столицу этой грязной планеты.
Нет... успокойся! Вспомни: они ведь до конца жизни будут рабами гравитации! А я выдержу! Я смогу! Ради семьи, отдавшей последние крохи! Ради мечты! Ради всех, кто остался! Я должен!
— Небо... небо, малыш, оно всегда на земле. Запомни это, сынок.
Клерк больше не улыбался, только вот приятней от этого не стал ни на иск.
— Там, куда ты отправляешься — там неба нет. Там черный безжизненный космос...
— Я все это знаю и сам! В лекциях не нуждаюсь! Мне бы только попасть туда! Этот... этот шаттл — он меня заберет?! Верните документы! И мне полагается...
— Брось! Тот, кого ты убил за эту пластиковую бумажку... он не сказал, что тебя ждет?
— Я никого не убивал! Что вы себе позволяете?! Вся моя семья работала...
— Да плевать мне, каким образом она тебе досталась! Стоило бы для начала ознакомиться с мелким шрифтом! Ты так не считаешь?
— Какой еще мелкий шрифт... да я... Как ты вообще смеешь! Ты... ме...
Нетерпеливым взмахом титанической руки, сопровождавшимся очередным шлейфом из крошек, Клерк остановил готовящуюся уже сорваться с языка бранную речь.
— Малец, тебе же вчера сняли нейронную сеть. Так?
Я невольно поежился, вспоминая с ужасом тесный саркофаг, в котором меня похоронили в холоде, и в темноте, и в одиночестве на восемь часов: голым, наполовину утопленным в жирный гель, который пришлось потом оставшиеся полдня смывать на местной бензоколонке, раз уж лишних исков на отель не осталось. Я лежал в этом саркофаге, будто в невесомости, и даже не понимал, что со мной творится, и только твердая перегородка, к которой накрепко прижали лоб, вибрировала, наводя страх от того, что кто-то копается у меня в мозгу.
Словно и в самом деле умер... И все это время внутри я сгорал от предвкушения сегодняшнего неизбежного триумфа! Я выдержал испытание! Свидетельством тому служил тугой, давящий на виски металлический обруч, который мне полагалось носить еще хотя бы три дня.
— Нейронную сеть сняли! Я готов лететь!
— Лети...
Клерк вытянул из-под стола отвратительного вида обед — яблочное пюре, словно уже переваренное кем-то заранее, — и в глазах его теперь читалось одно лишь желание отделаться от меня поскорее. Как-то уж слишком быстро он потерял ко мне интерес. Устал глумиться над деревенщиной?! Развлечение оказалось на поверку не такой уж великой забавой?!
— Лети! Осталось только одно.
— Но ведь...
— И никаких шуток! Это тело непригодно для полетов, а идентификационную карту — там, куда ты собираешься, ее попросту некому будет предъявить. В космос ты их с собой не возьмешь, забудь. Нейронная сеть — вот теперь твой единственный документ. И ничего с этим не поделаешь. Тебе ведь не прогулку предлагают по парку, малец, не аттракцион. Тысячу лет назад и вовсе половину жизни пришлось бы отдать изнурительным испытаниям и тренировкам, чтобы хоть на мгновение оказаться там — наверху. Сейчас всем заправляет компьютер, и космос доступен любому. Если этот любой, разумеется, достаточно богат и так же безумен — если он рвется к звездам, не замечая ничего вокруг.
Клерк надолго задумался, ушел в себя, и глазки его потухли. Я же пытался переварить свалившиеся на меня откровения, и получалось у меня это с трудом. Наконец он очнулся.
— Компьютер управляет всем. Тебе дается базовая программа: пилотирование и прочее. А дальше ты сам решаешь, куда и по какому пути развиваться. Но компьютер... в нем-то и загвоздка. Этот вот интерфейс, которым ты твердо стоишь на земле и прожигаешь меня сейчас взглядом — ему необходимо обновление. В нем все дело, малец, только в нем. Ты умираешь — а новехонький клон, приспособленный с самого начала к новым условиям и только что спущенный с конвейера, уже ждет переноса сознания в сияющей капсуле. В «яйце» — колыбели человека, дарующей ему колоссальную возможность безграничного перемещения в пространстве. Обруч отправит в сеть сообщение и недостающую часть воспоминаний, а все остальное — за тобой.
Клерк зачерпнул полную ложку своего жуткого пюре, показывая, что разговор окончен, и голос его, когда он продолжил, звучал устало.
— Ты получил свое бессмертие. Наслаждайся. Добро пожаловать в новую жизнь... и все такое прочее. У тебя целый месяц впереди...
— Но я думал...
Несмотря на его заявления, я все еще не мог решить, верить Клерку или нет, и даже не понимал до конца, как это все может...
— Парень! Ну, кому — в целой галактике! — сдались твои мысли?! Действуй!
С трудом, одними только нечеловеческими усилиями передвигая негнущиеся ноги, я сделал шаг к выходу, чтобы осуществить неизбежное, и тут в зал влетела она. Оба мы с Клерком разом повернулись на шум.
Ее обнаженная кожа не знала загара и светилась, будто радиоактивный изотоп ланжевения-288. Легко вьющиеся рыжие до красноты волосы — все ее одеяние — прикрывали лишь плечи. С удивлением я обнаружил, что не единственный стал жертвой давно ушедшей моды: как и у меня, у нее отсутствовал умбиликус. Видимо, нам обоим судьба определила странных родителей, польстившихся в какой-то момент на рекламу генетических модификаций. Ничуть не стесняясь наших с Клерком взглядов, она шла на нас, и мозаичный пол с каждым шагом стройных ног, цветом соперничающих с парным молоком, припадал к изящным ступням, целуя сладострастно розовые едва ли не прозрачные пальчики в надежде снискать высокое благоволение... а запылившиеся уже пятки с равнодушием прирожденного хищника топтали все его нерешительные упования.
Отчеканив с грацией низложенного монарха все необходимые шаги, она остановилась у конторки, потеснив меня — и мраморная белизна ягодиц ее дарила света больше, чем вся иллюминация зала.
— Мне нужно в небо! Мое место среди звезд! А ты, урод, покажешь мне дорогу!
И пока Клерк в своем вафельном стаканчике булькал что-то, подавившись неаппетитным месивом, и пока стучал себя в грудь, надеясь еще в этой жизни подышать, — она раскрыла обе ладони и швырнула в голубое сияние сканера целую россыпь кредиток и карт.
— Лицензия? Есть у меня одна. Оформляй!
И даже писк потревоженной вновь машины звучал на этот раз неприлично.
А уже через минуту Клерк восстановил утраченное душевное равновесие и с присущим дутой бочке обаянием принялся декламировать — едва ли не нараспев.
— ... начинает действовать... можете считать, что с этого самого момента! От лица «Конкорда» и от моего собственного...
— Чего ты там скулишь?! К сути! Говори, что мне сделать, чтобы попасть туда!
— Ум-мереть, сударыня! Осталось только умереть...
— Ч-ЧТО?!!
От невозмутимого вида не осталось даже и воспоминаний. Изумление, растерянность, страх лились из ее серых выцветших глаз. А потом все заслонил один только ничем не прикрытый ужас перед последней чертой — забвением.
— Что ты несешь?! Как это — умереть?!
— Сударыня... но ваше тело непригодно для межзвездных перелетов — и просто необходимо... И, кстати, обруч следовало бы сохранить!
— Мое тело?! Непригодно?! Я должна умереть?! Да что ты мелешь?! Ты...
Улыбаясь про себя, я побрел к выходу — навстречу своему скорому преображению. А оглянувшись, не без удовольствия заметил, что даже ягодицы ее слегка потускнели.
..........................
Заботливые механические руки несли «яйцо», вершину инженерной мысли, к стыковочному модулю станции Пениргман-1, приткнувшейся у третьей луны, а я все еще не мог привыкнуть к этому новому ощущению. Так, верно, чувствуют себя боги! И ничего не нужно делать самому! Компьютер отвечал за все действия — достаточно было ему указать последовательность. Чужое, неразмятое еще как следует тело в одно мгновение слилось с кибернетическим устройством капсулы, в которой мне предстояло находиться на пути к звездам — и вместе они стали вдруг единым гармоничным целым.
Все сенсоры, вся память... Мне подвластно небо! Я свободен! Бессмертен! Я взлетел!
Утопая в сотнях информационных окон, раскрывающихся перед глазами, я наслаждался морем сведений, вливающихся прямо мне в мозг. Заполняя собой голодное до новых впечатлений сознание, оно дарило чувство, которому я не мог подобрать имя. Экстаз? Больше! Намного сильнее! Так открывает глаза на мир ребенок.
Торговые сводки, правительственные бюллетени, классификация судов... Мало! Еще! Еще и еще!
«Яйцо» утонуло в корпусе корабля, и не выжидая больше ни секунды, я проорал, внутри собственной головы порождая командный импульс.
— Вперед! Космос, я иду! Открыть все шлюзы!
И только лоснящийся Клерк никак не желал пропадать из памяти и все непрошенно крутился где-то над ухом, вызывая к жизни ненужные сомнения и злость.
— Добро пожаловать... на месяц... свободная жизнь...
А что будет через месяц? Потребуется новая Лицензия... Очевидно ведь: выращивание клона и поддержание его в вегетативном состоянии обходятся недешево. А капсула? Нет, я все понимаю... Но жизнь богов стоит и не таких усилий! Ничего! Я все смогу! Все! Передо мной стадо диких здезд, и одна за другой — они станут моими! Я одомашню космос! Я покорю его! Объезжу, как гнедового жеребца, оставшегося где-то там, на жалкой планетке, в загоне семейной фермы. И я в свой загон никогда больше не вернусь! Месяц! И все в моих руках!
— Расстыковка подтверждена.
Лишенный интонаций синтезированный голос станционной поддержки звучал как серенада. Гимн величайшему триумфу.
— Полный вперед!
— Приятного полета, капитан. Я в вашем полном распоряжении.
Бортовой компьютер... Хоть кто-то разговаривает со мной на равных!
— Вперед! Полный вперед!
— Есть, капитан.
Повинуясь одной только мысли, пятидесятиметровая глыба космического корабля класса «Импариор» легко развернулась, задиристо выставив навстречу солнцу вытянувший вдоль покатого борта лазер.
— Рассчитать курс!
Еще на станции я наткнулся на подходящий способ обогащения, и по предложенным координатам компьютер тут же заботливо выдал навигационную программу, отвечающую всем мои запросам.
— Варп-двигатель активирован.
Корабль беззвучно скользнул в квантовое небытие, чтобы собраться в ту же цепь молекул уже на другом конце гиперпрыжка. Гряда природных обломков, протянувшая аркой твердь посреди мировой пустоты, сверкала на солнце богатством залежей.
— Начать выработку!
Показав светилу сопла и спрятавшись в тени самого внушительного астероида, корабль завис где-то в самом центре галактики, выпустив из недр своих добывающий механизм. Миллионы нанороботов, со стороны кажущиеся живым и своенравным облаком пыли, вгрызлись в ближайший камень, разрывая его на куски и втягивая полезные ископаемые в грузовые шлюзы.
Вельдспар! Руда богов! Ты еще принесешь мне славу покорителя небес! За этот месяц нужно многое успеть...
Впереди маячила мечта: добывающий комплекс «Макинава», обводами затмевающая самых искушенных представительниц культа любви. Выработка: семьдесят тонн в час! Два экстрактора! О, эта развратница принесет мне столько приятных ночей!
— Как назовем корабль, капитан?
А ведь назойливый компьютер прав. Мы же еще не сделали главного! В памяти всплыли первые звездолеты, сами имена которых сохранились лишь в детских сказках: Ностромо... Лекс... Галактика... Энтерпрайз... Светлячок... Все не то!
— «Королева Солнца»! А теперь заткнись, жестянка! Время идет, а мы еще должны накопать мне на будущий месяц бессмертия!
— Есть, капитан.
И наблюдая, как заполняется неотвратимо трюм моего маленького «Импариора», нежась в информационном потоке, я думал о своей прошлой, закончившейся уже жизни. Думал о тех, о ком следовало бы давно позабыть.
Что он там нес, этот жалкий Клерк, завидовавший моему успеху и потому пытавшийся уязвить? Небо — оно на земле? Ерунда! Небо там, где я скажу ему быть! А что рыжая фурия... боевая пиратка... или кого это она изображала с таким рвением...
Беглый взгляд на локальный инфо-список бессмертных, почтивших своим вниманием эту недостойную систему, ничего не дал. Ни я, ни бортовой компьютер имени ее не знали, а искать по аватару — много чести.
А все-таки интересно, хватило ей мужества... ну... Мне-то пришлось несладко. Все-таки тяжело расставаться с тем, что носишь столько лет — успел прирасти к нему душой. Ничего! Привыкну и к новому телу. А, кстати, почему она голая-то была?! Заложила все свои вещи до последней нитки, лишь бы хватило на оплату формальностей? Вот же дура набитая...
..........................
— Сдавайтесь или будете уничтожены! И пусть не ждут пощады те, кто воспротивится этому предупреждению. Вам дан последний шанс развернуть флот, оставить свои захватнические намерения и тем самым спастись! Эта система принадлежит нам — и дальше вы не пройдете, как бы ни старались!
Прошло столько лет! От нашей мимолетной встречи пролегла до настоящего момента череда сотен смертей и возрождений, но это лицо я узнал сразу же, едва оно появилось в сетке из статических помех на экране после оповещения о срочной передаче. Уже который день мы все существовали в авральном режиме, времени на отдых попросту не оставалось, и скулы ее от нехватки сна заострились, а под невероятно усталыми глазами пролегли глубокие тени. И только кожа на щеках, не знающая по-прежнему и следа загара, лоснилась неукротимой белизной, а рыжие волосы воинственно горели в тусклом свете желтой безымянной пока звезды.
Названием системы служила длинная цепь из символов и цифр, а об имени ее я, как и раньше, не имел ни малейшего представления. Она была одета в кричащие цвета Республики, выставив напоказ принадлежность к бывшим рабам, и ни одного дня в своей жизни не провела она в кандалах: я же видел ее всю, всю целиком — клейма на ней не было и в помине, а кожа не ведала ни розг, ни плетей! Она пролаяла на чистейшем минматарском приказ о нашей немедленной сдаче, и командор амаррских пограничных сил, под чьим флагом я решил строить свою военную карьеру, лишь усмехнулся в ответ в седые свои усы, перечеркнутые неровно зажившим шрамом. Немногим удавалось сохранять подобные знаки — лишь самым осторожным или скорее везучим.
— Что же! Вы сами выбрали свою судьбу!
Надменная улыбка осветила ее изможденное лицо, и на мгновение оно вдруг словно помолодело.
— Ваш прах развеется здесь, а обломки кораблей послужат уроком тем, кто вздумает еще оказаться у нас на пути! Вы обречены! Дипломатия смолкнет сегодня, и заговорит наша артиллерия!
Две армады выстроились, как в стеношном бою, одна напротив другой, ни на мгновение не переставая обмениваться смертоносными любезностями. Дальнобойные лазеры с наших «Абаддонов» раз за разом впивались во флагманский «Слейпнир» противника, но чувствовал тот себя под прикрытием капитального звена превосходно, оставаясь прктически неуязвимым ко всем атакам. Артиллерия минматар лупила по нашим рядам, выбивая легко заменяемые корабли поддержки — и тоже без какого-либо перелома. Павшие в бою немедленно возрождались, и отовсюду к нам стягивались все новые силы, чтобы поучаствовать в затянувшемся сражении.
Мой отряд из семи бомберов располагался в засаде на границе видимости и, скрытый от всех радаров, терпеливо дожидался возможности нанести удар по линкорам. Их было меньше на порядок, и один-единственный выпад мог решить исход битвы, но даже шанса нам не оставляли заградительные поля дикторов и вездесущая юркая мелочь. И пусть уставом мне предписывалось ненавидеть врагов Империи, сжигать их, отбросив сомнения, праведным огнем во славу Джамиль, слаженная их работа оставляла внутри впечатления совсем иного рода: еретическую радость от встречи с действительно умным соперником, которому (страшные слова!) не стыдно было бы и проиграть.
Столкновение за сопредельные территории длилось несколько дней, что в сравнении с вечностью, разумеется, несопоставимо, но потери с обеих сторон исчислялись уже миллиардами, и пришло время переговоров. Ее короткая передача транслировалась на оба флота и призвана была сломить нашу решимость, только цели своей, конечно же, не достигла. И вот что странно... оставаясь все эти дни вдали от основного боя, лишенный возможности даже не изменить его ход, а только поучаствовать в нем, я маялся потому очевиднейшей ерундой — триангулировал со скуки нечеткий сигнал ее передачи. И странным было то, что исходил он вовсе не от флагманского корабля, с которого велась ретрансляция, — основной источник расположился на фланге.
Маленькая группа логистических кораблей, не имеющая стратегического значения в соседстве с триажными «Нидхоггурами» и потому оставленная без внимания, — вот где скрывалась она все это время. Не веря своей удаче, я отдал приказ звену, и семь кораблей ушли в варп, чтобы исполнить суицидальный долг.
..........................
Возвращаться на поле боя не было никакого уже резона. Нас, конечно же, разорвали перехватчики, но предназначение свое мы исполнили с честью. Бомбы летели точно в цель, я провожал их глазами, безучастно наблюдая надвигающийся сбоку истребитель, заслонивший в какой-то момент чужое солнце.
Новый клон принял сознание, и ставший уже привычным озноб сковал на секунду все члены. Нам приказали задержаться на станции, а после и щедро наградили за подвиг. Оставшиеся без командования силы сопротивления сдались, мы победили. И сбережения мои утроились, и вечность оказалась оплачена на много лет вперед.
И вот тогда-то, во время скромных по-военному чествований, я узнал кое-что о ней.
У нас ее прозвали Lāla śaitāna — рыжий дьявол. Но имен и прозвищ она снискала себе множество. Прославилась она тем, что громила с легкостью превосходящие силы соперника. Ей восторгались враги. А когда я подивился этому факту, мне объяснили и причину особого к ней отношения. Ослабленные собственной неуязвимостью, гарантируемой счетом в банке и неизбежным возрождением в случае гибели, — прочие капитаны перли в любом сражении напролом, тогда как ей приходилось просчитывать каждую ситуацию до мелочей, раз уж от этого зависела ее единственная жизнь.
Она так и не смогла убить себя.
Не знаю, что послужило тому причиной: религия или необузданная гордость — но что-то не позволило ей надругаться над собственной жизнью. Она выбрала для себя другой путь, проложила его, проторила свою дорогу к звездам. Наплевав на Лицензию, путем бесчисленных операций и тренировок она превратила свое тело в необходимый интерфейс.
Дрожащей рукой я провел по спине, покрывшейся вдруг липкой испариной, и пальцами нащупал холодный металл вживленных в позвоночник скреп. Отказавшись от готового клона, она вынуждена была проходить все процедуры в сознании — для полного сращивания механики. Кто знает, сколько боли и страданий ей удалось претерпеть. Она выдержала все.
Сбежав в пределы только что провозглашенной Республики, чтобы затеряться среди освобожденных рабов, где принимали любого, кто готов был послужить становлению новой формации — в кратчайший срок единственному в истории нелегальному капсулиру удалось создать себе репутацию бесстрашного и непобедимого бойца. И вскоре уже целые флотилии вставали за ее спиной. Счастьем было служить под ее командованием. А потом судьба свела наши дороги вновь, и скука моя оказалась для нее роковой.
Распрощавшись с боевыми товарищами, я покинул торжество. На этом празднества для меня закончились.
..........................
В определенном смысле я умер в тот же день, что и она. И пусть саму казнь отложили, так и не обозначив дату, но выбрана была высшая мера, едва только показалось в сетке статических помех ее изможденное лицо на экране. Увидев эти белые осунувшиеся щеки, эти глаза с глубокими тенями под ними, я уже не мог скрывать от себя мысль, давно поселившуюся у меня в голове и незаметно вытеснившую все остальные: ни одного дня я не переставал думать о ней. Не о женщине — о Земле.
И стоя двумя ногами на бугристой поверхности плохо асфальтированных дорог, и придавленный всей силой гравитации к черной после частых дождей почве, размытой и потому представляющей собой не более, чем грязь, — я боялся врости в нее навсегда. Дни и ночи я посвящал бесплотным мечтаниям и молил о возможности взмыть ввысь, оторваться от земли.
А едва воспарил — оказалось вдруг, что мечта недостижима. Жизнь ведь не кончается с ее осуществлением. Одно желание немедленно сменилось другим.
— Эй, вы! Мне нужно в небо! Я пришел забрать свое!
Тяжело вздохнув, от панорамного окна, выходящего на поле, где разбился пару месяцев назад мой шаттл, я отвернулся, чтобы очередному юнцу, ослепленному безумной идеей, оформить билет в один конец, и мышцы, словно сведенные непроходящей судорогой, тут же взвыли.
Клерк не соврал тогда ни единым словом, забыл он только упомянуть пару крошечных фактов. Ни одного дня за всю историю существования «Конкорда» не было это поле взлетным — только посадочным. Конечно, и грузовые, и пассажирские корабли обслуживали звездные системы, люди работали на станциях, обустраивали производство на лунах, а после слетались на свои планеты — и только бессмертный капсулир не имел такой возможности вовсе. Единожды воспарив в новом состоянии, не мог он вернуться обратно тем же путем. Вот и запрограммированный на последний рывок шаттл, не приспособленный для маневрирования в плотных слоях атмосферы, рухнул на землю, чтобы уже никогда с нее не подняться.
Смерть имеет тысячу воплощений и не перестает удивлять. Умирают даже и бессмертные. Уставшие от вечной жизни капсулиры отказывались от дальнейшей оплаты. Одни сгорали в одночасье, бросившись на форсаже в ближайшую звезду, другие отпарвлялись дрейфать оставшуюся вечность навстречу пустоте. Я же выбрал для себя третий вариант и снова не дочитал условия контракта.
Сам «Конкорд» при этом не в чем было упрекнуть: мне выстроили лучшее надгробие из всех возможных. Воздвигли еще при жизни памятник моему тщеславию. Обязуясь обеспечить все запрашиваемые условия, подыскали мне и подходящую сельскохозяйственную планету: ни рудников, ни шахт, ни даже привычных ферм. Планета садов. Узнаваемый куб планетарного отделения «Конкорда» дождался меня, сверкающий от самодовольства. И в маленькой, незаметной со стороны пристройке мне предстояло прожить еще... дни? недели?
Тело. И снова вся загвоздка оказалась в этом весьма придирчивом к эксплуатации интерфейсе. Даже на станциях, не говоря уже о капсуле, гравитация не поддерживалась вовсе — экономически невыгодно. И хрупкие клоны, столкнувшись впервые с земным притяжением, оторванные от прочной скорлупы «яйца» — не справлялись с неприемлимыми для них условиями. Органы, один за другим, отторгались, будто становясь чужеродными собственному организму. Желудок отказывался переваривать твердую пищу, и приходилось довольствоваться одним только пюре и соками. Мышцы, лишенные привычной для капсулы стимуляции, атрофировались. Искусственная плоть вспухала, изнашиваясь в считанные месяцы — вопреки всем стараниям. Последний клон медленно, но верно двигался к той черте, за которой нет уже возврата, и действительно не было ему преемника. Договор подписан, номер нейронной сети навсегда вычеркнут из реестра. Оставалось только ждать.
Невероятно заманчивой была идея уйти на покой, обосновавшись в глуши под видом спустившегося с небес на землю божества. «Конкорд» не прогадал с ней, получив живой аттракцион для привлечения внимания. Юнцы слетались со всех планет и, устремив благоговейный взгляд в небеса, не видели ничего дальше собственного носа. И хотя поначалу я еще пытался втолковать что-то им — столкнувшись с неприятием, опустил в конце концов руки. Они были слепы и глухи, как и я в самом начале своего пути. Расскажи мне Клерк тогда все до конца, я бы попросту не поверил ему, поднял бы на смех.
— Лети!
Очередной юнец, открыв от изумления рот, вспорхнул, и снова я обернулся к окну, чувствуя, как хрустят распухшие суставы и как трещит от простейших нагрузок уже с самого утра занывший позвоночник.
Роптать не имело смысла. Слишком мало времени осталось, чтобы растрачивать его попусту. А ко всему прочему, я ведь осуществил мечту, нашел свое небо — пусть и не там, где ожидал его встретить.
Лучшим моментом за день было очнуться пораньше и следить сквозь толстое стекло, как автоматические планеры проносятся над встающими до самого горизонта садами, разбрызгивая в воздух тонны химикатов. Красная дымка заволакивала вдруг все пространство и, словно прозрачная вуаль, опускалась на цветущие белоснежным убором яблони, а потом выкатывалось на свое привычное место желтое крупное солнце — начинался день. Наверное, так в свете безымянной звезды струились ее волосы в невесомости рядом с остовом разорванного корабля.
Ева — так ее звали. Ева.