Вход
Регистрация
Публикации
Не указал
История ЮЛЫ.
Право на пробуждение.
Он гулял сегодня весь день. Гулял пешком по жилым кварталам, обходя улицы одну за другой. Он осматривал дома, вглядывался в окна, двери... Засматривался на доски объявлений, по которым ветер метал огрызки полувыгоревшей бумаги, приклеенной жильцами несколько сотен лет назад...
Дом, в котором жила его нежданная спутница, был обычной панельной девятиэтажкой, и не хватало лишь памяти, чтобы можно было представить жизнь той девушки... Такую безмятежную, спокойную повседневную жизнь ни на что не посягающей девятнадцатилетней девушки.
Фурцев останавливался у её дома каждый час, давая себе очередную попытку вытянуть из памяти этот пейзаж. Этот вид, окружавший жителей Вартовска в те далёкие времена, когда они ещё могли любоваться им при солнечном свете, дыша чистым воздухом. Но они не ценили ни этот городской пейзаж, ни чистую земную атмосферу. Впрочем, люди редко ценят что-то, окружающее их каждый день, что никто не грозится отнять...
А Фурцев… он многое бы отдал, чтобы жить на поверхности. Чтобы жить в таком маленьком уютном мирке, не заботясь ни о чём больше. Например, о бесконечных парсеках чёрной пустоты, которые нужно ежедневно преодолевать... И он не мог вспомнить ничего из того времени. Сейчас уже никто не помнил ни асфальтовых дорожек, ни скамеек, ни светофоров, ни заполненных детским смехом дворов с качелями, каруселями... А Фурцев прямо сейчас стоял посреди всего этого, покрытого чёрной копотью и гарью. Стоял, осматриваясь по сторонам, отсчитывая окна девятиэтажек, - полуразрушенные дома редко встречались одинаковыми по высоте, ведь время не щадит ничего, - стоял и мысленно ощущал себя земным жителем, коим ему не быть никогда. Как и не быть всем нам - даже в самых сокровенных мечтах, при всём могуществе учёной профессуры и федеральных служб, обещавших восстановить Землю сразу после образования левой сферы Атлантики.
Точные хронографы, синхронизированные с орбитальными “солнечными часами” (это цепочки спутников, обсчитывающих время по фазам оборота планет), сигнализировали о наступлении полудня. Фурцев слегка приподнял правую руку, подвёл электронный циферблат к краю глаза, и отпустил. Постоял так ещё с минуту, затем повернулся и зашагал по тротуару. Чёрные глазницы окон девятиэтажки проводили его чётко различимым гулом сквозняка и вновь обрушили свой угнетающий взор на пустой двор, составив серую картину настоящего.
Прямо здесь же, двадцатью метрами под землёй располагалась другая картина, так сказать обратная сторона холста, на которой тленную чёрно-белую пастель городского пейзажа заливали строгие “хайтечные” краски. Это очертания внутреннего помещения первого корпуса одной из тех военных лабораторий. Тех самых, в которые упираются все обещания федералов об отстройке целой планеты, и которыми высокие личности очень гордятся. Здесь, по словам исследовательского состава, собраны и вот уже десять лет как изучаются фрагменты жизни коренных землян. И вот уже сорок лет как под грифом секретности здесь прячут их живых представителей...
Можно много рассуждать о человеческих ресурсах, которые просто таяли – именно таяли на глазах, сыпались между пальцами в руках правительства, истязаемого кошмаром грядущего разлома власти... Можно многое вспоминать из докладов о потерях, из рапортов и отчётах, суливших чёрное поражение из-за недостатка человеческих ресурсов. И уж точно никто не забыл, как отлавливали, как из последних уголков планеты выжимали людей, чтобы досчитать норму – ту заветную цифру, то число с семью нулями, которое отправили строить Новую Историю Человечества. Но вот беда: сколько не кричи и не вспоминай, никто теперь не скажет, откуда взялись драгоценные единицы живых людей – сокровенные индивидуумы, оставленные с того времени спать на Земле.
Группы секторов с бесчисленными модулями хранения и исследовательским оборудованием размещены в трёх корпусах, объединенных в огромный комплекс, который по сей день хранит в себе земные души. Комплекс, простирающийся на огромные площади под непроницаемым покровом титановых плит, камня и щебня. Каждый его корпус – это кит, один из трёх, на которых держится вся Земля. В каждом корпусе денно и ночно трудится профессура в белых халатах. Почти всю свою жизнь они борются за то, чтобы в тот далёкий день, в тот незримо далёкий момент, когда пробудится первая спящая душа, она не завянет гнилым мясом, а прольёт на этот грубый ледяной камень ту человеческую жизнь, что царила на Земле несколько сот лет назад...
“Солнце-1” – так называется комплекс. Как же любили местные управленцы это слово. Ведь под обогревом этого светила выросло всё человечество. На него молились древние племена, им восхищались поэты-классики, в его лучах росли зелёные гущи красивейших земных лесов... Солнце действительно было всем. И теперь, когда прекрасное небесное тело отзывается гулким эхом из прошлой истории, одно это слово – Солнце – будто бы греет. Греет и согревает надежды людей, трудящихся над воскрешением Земли. И даже не обязательно быть уверенным, что старый дом кому-то ещё нужен. Даже если заново отстроенной планете суждено стать лишь духовным символом, на который никто не осмелиться ступить ногой, лучшие умы Атлантики всё равно пожертвуют собой ради этого проекта.
Лифт остановился на уровне B9. Из распахнувшейся кабины вышел невысокий мужчина в белом халате. В его нагрудном кармашке болталась тонкая пластиковая карточка, наделяющая своего обладателя правами руководителя исследовательского отдела. Можно было с уверенностью сказать, что этот важный сотрудник лаборатории посещает уровень B9 в первый раз. Он осмотрелся по сторонам (а направление было одно – прямо по коридору) и торопливо зашагал вперёд. Свет не горел, нельзя было различить ни стен, ни пола того узкого пространства, по которому двигался визитёр. Во всём помещении было всего лишь два источника света. Первый – это две лампы над дверями лифта. Второй – такие же лампы в конце коридора, где располагалась широкая – на всю стену – массивная шлюзовая гермодверь. Таким образом, сотрудник шагал по чёрному промежутку пустоты, по краям которого в некоторых местах бликовали металлические поручни. И вот он достиг его конца.
Оглядел ровную поверхность из белого пластика, покрывающего трёхсотмиллиметровую толщу металла, остановился взглядом на ярко-оранжевом тумблере, выступающем из углубления. Со средним усилием опытный технолог повернул тумблер в положение “открыто”. В ответ электроника издала едва различимый пищащий звук. Следом загрохотали внутренние механизмы, и ровная поверхность двери сменилась двумя плотно сомкнутыми плитами, между которыми был вмурован центральный сегмент. Он представлял собой массивный зазубренный круг, вмещающий на себе кодовый замок второго уровня безопасности.
На самом деле ничего особенного, и прибывший сотрудник был хорошо проинформирован о принципе его работы. Сначала дактилоскопический анализ. Учёный медленно приложил руку к матовой поверхности сенсорной панели прямо перед собой. Электроника мгновенно отпечатала след его ладони. Через секунду внешняя сторона двери обзавелась крохотным окуляром, появившемся из неглубокого отсека. Сотрудник примкнул правым глазом к окуляру, и система приступила к стандартной процедуре сканирования сетчатки. Древняя технология, но от того надёжная. После того, как незримый лазерный пучок прошёлся по задней стенке глазного яблока, чувствительная сенсорика просчитала требуемый слой эпителия ладони. Наконец, вспыхли зелёным цветом два индикатора. Дотошная электроника дала добро на вход.
Прямо над посетителем загорелись неоновые лампы. С характерным звуком заработали осветительные приборы по всей длине коридора. Мужчина оглянулся. После громкого стрекота ламп в коридоре вновь воцарилась тишина. За спиной только лифт. Удостоверившись в своём одиночестве, нервный сотрудник ткнул пальцем в сенсорную панель, где уже несколько секунд бегали стрелочки, указывающие на одну маленькую точку в центре. Мол, нажимай, давай.
Послышался приглушённый писк, и светло-зелёная матовая поверхность сенсорной панели сменилась полноцветной картинкой, выведя изображение с камеры охранного поста. На прибывшего руководителя посмотрел молодой черноволосый диспетчер: “А, это вы, Дмитрий Алексеич. Здравствуйте, и с переводом вас на новое рабочее место, – сказал он и отвлёкся от камеры на секунду. - Наденьте респиратор согласно инструкции по безопасности и будьте готовы к небольшой перемене давления”.
Дмитрий Алексеевич вдруг встрепенулся от неожиданности. После предупреждения диспетчера он ещё некоторое время стоял со скучно ожидающим выражением лица, но когда вдоль стен побежали струи разряжённого газа, сотрудник дёрнулся, быстро отшагнул назад и, выпучив глаза, начал констатировать скоротечную разгерметизацию. Из расщелин между массивными плитами двери зашипел ледяной воздух. Нестабильная наружная атмосфера таки жаждала вломиться в замкнутое пространство. Продолжая отшагивать назад, перепуганный исследователь судорожно нащупывал респиратор с обратной стороны воротника халата. Едва на лицо легла плотная миниатюрная камера, фильтрующая воздух, как стравленный воздух перестал быть пригодным для незащищённого дыхания. Центральный сегмент шлюзовой гермодвери с грохотом освободил зубцы из пазов. Выкатившись наружу, он ушёл в сторону, и в образовавшемся проёме показались бурые песчаные насыпи. Шокированный таким ходом событий, учёный рефлекторно схватился обеими руками за поручень на стене. В следующий момент, когда ноги подняло над землёй, он убедился, что не зря.
Впрочем, конфуз длился недолго. Давление стабилизировалось немного выше нормы, поэтому идти удавалось тяжело, и в глазах побелело, и сердце толкало кровь в бешеном ритме, но всё это причиняло не столько неудобства, сколько интересные ощущения, и слегка ошарашенный сотрудник довольно скоро успокоился. Прямо перед ним протянулась длинная пластиковая трубка с прозрачными стенками, через которые раскрывался вид на песчаные горы. Этот проход тянулся по дну глубокого озера (понятно, что озером его теперь можно назвать лишь из формальности, на деле же вся вода давно выкипела), соединяя один корпус лаборатории с другим. Время, как уже было однажды сказано, не щадит ничего. Терпела Земля, терпели и местные научные сооружения. Трубка была расколота в нескольких местах, а по середине своей длины была отрезана грудой металлических осколков – частей фюзеляжа планетолётов, сбитых на орбите в самом конце войны. Ремонт конструкции федеральные службы посчитали бессмысленным расточительством средств, - ведь персонал редко покидает корпус, а если и покидает, то по транспортным монорельсам в комфортабельных вагонах, - поэтому удобства в этой части комплекса временно отсутствуют.
Дмитрий Алексеевич не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться пейзажем осушённого водоёма. По красно-коричневым дюнам ползли волны бурлящего песка, в ушах стоял вой дикой вьюги. Небо было полностью затянуто густыми облаками бардового цвета, не было ни единого просвета, через который можно было бы доглядеться до звёзд, или хотя бы увидеть слабый иссиня-чёрный фон бездонного космоса. При этом небо тоже бурлило в дикой агонии, - облака неслись быстрее песка. А если посмотреть на горизонт, казалось, будто бы песок восходит по дюнам на небо и пускается в бешеный полёт.
Увлечённый физик-технолог смотрел на это и пьянел. Из забытия его вывел холод. Получив намёк на дрожь в зубах, он медленно повернулся и двинулся в сторону корпуса, куда он вот-вот заступит на новую должность. Залёгший в сердце вид родной планеты остался снаружи, за спиной прогрохотала захлопнувшаяся гермодверь, началось шлюзирование, а затем наступило прояснение рассудка. Когда камера заполнилась чистым воздухом, давление пришло к идеальной человеческой норме, Дмитрий Алексеевич вдруг понял, почему Земля так завораживает. Дело в интенсивном кислородном голодании и агрессивных примесях, летающих в атмосфере. Падает темп реакции, активность мозга замедляется, в итоге человек становится приматом, который в принципе способен отвечать за свои действия, но… ведь не будь этой полураздолбанной пластиковой трубки, бывший руководитель исследовательского отдела так и пошёл бы гулять по пескам, так и прыгал бы по дюнам, пока конечности не перестали бы двигаться от холода... так и оставался бы в сознании, лёжа на спине, засыпаемый ледяным песком и переполненный счастьем, пока окончательно не отключилась бы центральная нервная система... Ведь объяснима любовь людей к родной планете. Дмитрий Алексеевич вышел из воздушного шлюза с нерадостными мыслями. Ведь им так много ещё нужно работать…
- Присаживайтесь, друзья мои. – Пробасил низким голосом грузный мужчина в возрасте. Поправив руками полы своего тёмно-зелёного пиджака, он сел в директорское кресло за свой рабочий стол. Двое молодых подчинённых в белых халатах, державших на лицах актёрские маски спокойствия, меж тем нервно переглянулись и заняли кресла прямо перед ним.
Кабинет, в котором сейчас присутствовали трое, принадлежал Логачёву Владимиру Сергеевичу – заведующему вторым корпусом “Солнца-1”. Дмитрий Алексеевич чувствовал себя точно также, как в первый день пребывания на Новой Земле. Тупая необоснованная тревога тянуло за сердце. А тревожится сейчас нужно было не ему, а соседу – такому же хиленькому пареньку 27-и лет отроду, что сидел рядом в кресле.
Помещение можно было назвать уютным. Небольшой, а по сравнению с растущими понтами руководителей отдельных инженерных групп - даже маленький кабинет наполняли самые простые вещи. И хотя помещение было предназначено для административно-представительских дел, носило деловой характер, его хозяин отдавал предпочтение домашней обстановке. Минимум офисной мишуры, чётко соответствующей высокому начальнику по статусу – широченный стол и директорское кресло – скорее были необходимы Логачёву из своей практической пользы, а будь иначе, он отказался бы и от них. Ведь не дураки же они все тут, чтобы обманывать себя и друг друга, демонстрируя мнимую стойкость и крепость духа. Ведь неоткуда набраться им столько выносливости, чтобы терпеть комки спутанных скользких шипастых червей, отъедающих их психику... Весь персонал комплекса до сих пор живёт в своём здравии только благодаря умному и хитрому подходу к делу. Подходу отдалить своё окружение от внушающих сложности жизни образов. И ещё благодаря тому, что никто здесь не влюблён в свою высокую должность, и никто не завидует высоким должностям. Все знают свою общую проблему: на объятой пламенем Земле привязанность к милым сердцу вещам – это почти единственный способ не сойти с ума. После окончания рабочего дня/недели все сотрудники живут ради своих духовных ценностей. Ради уютной домашней обстановки, ради олд-скульных компьютерных игрушек, ради довоенных аниме, ради нетленной русской классики XVIII-XIX века Первой Истории – не электронных, ни в коем случае не электронных, а самых настоящих запыленных бумажных книг с отремонтированной скотчем обложкой и чернильными штампами какой-нибудь городской библиотеки...
Дмитрий Алексеевич на секунду отвёл взгляд в сторону. Обстановка кабинета походила на ту, которую этот измученный трудоголик видел несколько раз во сне. Да это же точь-в-точь его студенческая комната, которую он с неосознанной радостью делил с вьетнамским сокурсником, совершенно неприятным в общении... Детали – ничто, упоминания достоин лишь крохотных пузатенький холодильник “Бирюза”... Дмитрий Алексеевич только прикинул эту цифру – 1987 год, почти восемь веков до Новой Истории – и тотчас басом прозвучала его фамилия:
- Сафрасов, господин Сафрасов... На работу заступил как инженер в области науки и техники по созданию автоматизированных систем управления естественным оборотом атмосферных сред. – Логачёв оторвал глаза от бумаг на столе. - До этого момента вы находились в должности руководителя исследовательским отделом, работали над проектом по преобразованию красных песков в жидкое сырьё... а затем, кажется, собирались переводить его в газообразное состояние...
- Не всё сырьё, а только озоновые соединения, остальное пускалось для охлаждения дюз на транспортных планетолётах, - Дмитрий Алексеевич позволил-таки себе поправить заведующего, а тот в ответ посмотрел на него совершенно безразлично и, кто бы сомневался, скучающе. Нет, Владимир Сергеевич не был таким по характеру: напротив, он ко всему относился с уважением, но ситуация заставила.
- Так, - теперь он повернулся в сторону другого сотрудника, - А вы у нас… Берёзкин. Берёзкин Андрей Степанович, главный инженер “Усыпальницы”. В списке проектов значится переписанное ядро системы жизнеобеспечения для спящих... – Логачёв шумно выдохнул и одним широким взмахом руки отодвинул все разложенные на столе папки в сторону. Берёзкин в этот момент дрогнул мышцами, выдавая девичий испуг. - Значит так, дорогие друзья. Поздравляю вас с обновлением уровня допуска. Это во-первых. А во-вторых, сейчас вы отправляетесь на инструктаж по технике безопасности на ваши новые рабочие места. Дальнейшие инструкции и указания – там же. Ну а для большей осведомлённости скажу лишь, что это плановый обмен руководящим составом, проводится регулярно в целях поддержания на территории комплекса хорошего психического здоровья среди руководящего состава. – Владимир Сергеевич выразительно чеканил слова. Выразительность чётко военная, едва ли не уставная.
Поставленные в известность, сотрудники направились туда, куда их бесцеремонно послали. Но только на полпути, где коридор разделялся на двое, и учёные должны были разойтись по разные отделы, Берёзкин уверенно – не с начальством ведь треплется – предложил Дмитрию Алексеевичу отойти в сторонку. Разумеется, обстановка и собеседник (скромный и невозмутимый худенький инженер) в сумме не давали той ситуации, в которой Сафрасов ещё мог ответить “Какие проблемы?”. В сторонку, так в сторонку.
Сотрудники вышли в служебное ответвление коридора. Здесь можно было найти известные всем вещи – санузлы да кладовки с инвентарём. Берёзкин продолжал идти, Сафрасов следовал за ним. Добравшись до тупика, где даже редко шастающие работники корпуса не могли расслышать двух беседующих учёных, Андрей Степанович остановился. Остановился так, что у Сафрасова сердце хватило. Видно, что Берёзкин всё это время был напряжён и едва сдерживался от нервного срыва. Вот он резко повернулся к своему сменщику такой взбешённой рожей, выкатил глаза и чуть не зашипел губами.
- Это дорога в один конец! – явил он.
Сафрасов отпрянул назад, приготовив свободные руки, чтобы можно было оттолкнуть неадекватного собеседника.
- Они нас списывают! – Продолжал он. – Я давно их разоблачил.
- Вы о ком?
- О руководстве, кто же ещё стоит над нами!
- Ну мало ли, кто там тебе привиделся, – подумал Дмитрий Алексеевич, а вслух пошёл в другую сторону: - Почему вы так встревожены? С чего вы взяли такую глупость?
Берёзкин пришёл к балансу между поведением и состоянием. Он стал говорить без эмоциональных всплесков, но продолжал стоять на грани. Если бы Дмитрий Алексеевич мог понять его в полной мере, - а для этого нужно проработать на этой должности с его, - он вряд ли сейчас держал бы себя в руках. Слово “списать” означает полностью стереть человека из кадрового состава. Удаляется не только информационная карта, но и все записи из событийных журналов, в которых есть даты, связанные с конкретной списываемой личностью. Стирается информация обо всём процессе и результатах работы человека, как будто его здесь никогда и не было. Где после этого человеку прикажете искать свою астролокационную привязку? А её больше и нет. Особенно при таких сроках работы... Нет больше человека как такового после этого.
- Отсюда всех списывают. Именно с этого спектра должностей. Вы теперь работаете в “Усыпальнице”, это самая защищённая и информационно изолированная от мира область научных разработок. Это вам не газы смешивать для атмосферы.
Сафрасов постарался не выдать своего оскорбления. Он не сделал даже заминки: “Паренёк-то уже и сам летает не в этом мире, что с него...”.
- Ну, допустим, что самая засекреченная. Только объясните: откуда руководство набирает столько учёных, если отсюда они регулярно списываются?
- А что, их так мало?? Вот вы сами откуда прибыли в “Солнце-1”?
- По распределению. После защиты диссертации...
- Ага. А припомнишь ли ты, дорогой друг, сколько ваш ВУЗ выпускает таких же квалифицированных специалистов ежегодно?
- Зачем руководство избавляется от людей, если в отстройке Новой Земли нет ничего секретного? – Сафрасов бесцеремонно ушёл от ответа, потому что не хотел вспоминать ВУЗ, тамошнюю профессуру и сокурсников, половина которых квалифицирована настолько, что федералы берут на себя риск получить Новый Плутон вместо Новой Земли, если, конечно, сказанное Берёзкиным – правда. Тот, кстати, совсем успокоился. Он, казалось, увидел в Дмитрии поддержку.
- Это же “Усыпальница”. Ты знаешь, куда ты попал?
“...куда ты попал...”
…никто не забыл, как отлавливали, как из последних уголков планеты выжимали людей, чтобы досчитать норму…
Норму, которая и так была располовинена на третий день сражения. Чтобы распределить силы на все сектора поровну, командованию поступил приказ о формировании неполных авиакрыльев. Но разве это вообще допустимо? Это всё равно что не отпускать в бой вообще никого. Ведь вдобавок ко всему люди были напуганы. Люди были в ужасе, они не были способны на то, чтобы на них можно было рассчитывать... Люди никогда не могли представить, что такое когда-нибудь произойдёт. Хотя все этого ждали. Жизнь казалось скучной, и всем было интересно, что может случиться такого… необычного...
Ведь никто не знал, что утопия наяву подходит к концу. Никто не опасался за скоротечное прекращение мирного существования. Люди всегда были одни, и поэтому, как они всегда думали - были сверхмогущественны. Отнюдь.
И поэтому в те дни, когда всё это началось, людей мучил не только страх. Ещё все они были терзаемы странным сожалением. Многие, почти все хотели поквитаться сами с собой только за то, что пару дней назад им было скучно жить. Молодая девушка потеряла всю семью и родных, осталась без друзей и близких, всюду окружаемая такими же, как она – беспомощными, бездомными и безутешными мучениками... как сильно она сожалела, что не ценила былого тепла, что сама в глубине своей малосовестной душонки хотела этих приключений... ей казалось, что она сама к этому пришла. Все люди думали, что они сами загнали себя в этот ад.
И все были правы.
Но, как всегда, зря себя винили. Виноваты были те, кто стоял выше. Не просто выше, а высоко. Те, кто смотрел с высока и крутил за ручку свой огромный механизм. Механизм, который движет всех к одной судьбе... С каждым поворотом высокие получали результат. С каждым результатом всё казалось легче и безграничнее. С каждым поворотом хотелось крутить быстрее...
…никто теперь не скажет, откуда взялись сокровенные индивидуумы, оставленные с того времени спать на Земле...
И уж тем более никто не ответит, кто решил на это пойти. Кто предугадал значение этого жеста... Разумеется, нашёлся кто-то с верху, с высока. Тот или те, кто сумел сделать попытку остановить на время ручку механизма, чтобы через столетия её можно было завертеть пуще прежнего...
Стремительно исчезающий флот набирал две ударные группы – истребителей да торпедоносцев – из запасников. Благо, запасников было много. Если на Земле и других планетах Солнечного пояса ещё появлялись придурки, недовольные территориальным изобилием, то они могли сажать свои самолётики с сумасшедшими фриками на Красную площадь до массового надрыва животов от хохота. Регулярная армия как факт была формальностью. Захотел – не пошёл. Всё равно найдутся контрактники, всё равно найдутся ещё какие-нибудь хреноделы, чьи ярые папаши хранят в груди чувство долга перед Родиной. Но все они погибли ещё в первый день вторжения. Осталось ещё два. Так флот и вербовал 29-летних бойцов пивного фронта, сажал в кокпит, чтобы после первого вылета сутулые старики-уборщики вычищали их тлеющие корки со стенок раскорёженных кабин...
Скоротечность, с которой люди сдали Землю, была объяснима. Но только не службами дальней разведки. Спутники раннего оповещения как молчали, так и не издали ни звука, пока закипал Мировой океан. Тем не менее, наверху о близящемся вторжении узнали раньше, чем простые люди – будь то военные или гражданские. Наверху о судьбе планеты начали говорить сразу. О судьбе Солнечного пояса – чуть позже, но тоже скоро. Решения принимались в считанные часы. И если между разными управленцами появились какие-то разногласия – набирать войска или консервировать планету, - то они не помешали осуществлению и того, и другого.
Несложно предположить, что те высокие люди, которые инициировали создание резерва спящих, видели судьбу землян намного дальше, чем те, которые собирались держать оборону до последнего. Ведь сокровенные индивидуумы попали в криогенные камеры раньше, чем погиб гарнизон первого ударного авианосца. Их выловили во время сна. Во время нормального человеческого сна. Прямо из постелей. Молодая девушка, уверенная в завтрашнем дне и находящаяся в бурном течении жизни, ложится вечером спать. Она ставит будильник и укрывается по шею тёплым одеялом, погружаясь в сонную негу. Она спит до сих пор.
Правительство не встретило перед собой никаких препятствий, чтобы аккуратно поднять людей с их постелей и поместить в камеру с системой жизнеобеспечения. Вообще, люди у власти редко сталкиваются с какими-то препятствиями. И тем более такие заморочки, как родственники, имеющие элементарное обыкновение спохватиться за пропажу близких, остановить их сейчас не могли (все родичи-то сгорят на следующий же день).
Чтобы пойти на такое, нужно знать, что будет дальше. А предугадать развитие событий можно, только если знать о вторжении раньше других. То есть если раскручивать ручку людского механизма ну с совершенно бешеной скоростью... И не показывать результаты тем, кто наивно хочет дать отпор...
“Ты знаешь, куда ты попал?”
- Я знаю.
- Знаешь?
Рассказ Берёзкина очень понравился Дмитрию Алексеевичу, и он утвердительно кивнул ему со словами “Я знаю”. Он совершенно естественно врал измученному инженеру, срывая его надежду на понимание. Он ответил “Я знаю”. И теперь не знал, чему верить.
Повисло молчание. Берёзкин трезвым взглядом смотрел в лицо Дмитрию Алексеевичу. Сафрасов смотрел в его глаза, одновременно пытаясь понять его состояние и разобраться в собственных мыслях. Наконец он потерял бдительность и опустил взгляд.
- Сегодня я вскрою “Усыпальницу” – тихо, но устрашающе уверенно сказал Берёзкин, повернулся и подорвался уходить. Дмитрий поднял голову. – Сегодня я не лягу спать. Я уже боюсь, что меня закинут в звездолёт спящим. Те, кто стоят над нами, уверенны в собственном исключительном уме… - он остановился на полпути к выходу из коридора, нервно сунул руку в карман халата и пошерудил там чего-то. Успокоившись через мгновенье, продолжил: - это, знаете, как Microsoft’цы считают, что их Windows всегда умнее пользователя. Так вот зря они так считают, ведь когда-нибудь пользователем становится и тот, кто систему написал.
- Вы о чём сейчас? – Сафрасов попытался поставить язвительный вопрос как можно проще, чтобы Андрей Степанович не усомнился в содержательности собственных изречений.
Продолжить беседу не удалось. Берёзкин остановился на секунду, повернулся в пол-оборота к Дмитрию, хотел что-то бросить. Так, коротко. Что-то убедительное, почти настораживающее. Но передумал, отвернулся и продолжил шагать. “Проклятье. – Опаска мелькнула в голове у Сафрасова. – Проклятье”.
Интересная разворачивалась ситуация.
Из нагрудного кармашка Дмитрия Алексеевича торчал край обновлённой карты доступа. Сразу после перерегистрации кусок пластика ограничил перемещение Сафрасова по корпусу одним-единственным этажом, на котором он находился. Спуститься на нижний уровень и воспользоваться трубопроводом для транспортировки личных вещей с предыдущего места работы удастся только к моменту заступления на смену, то есть когда будет установлена новая должность...
Остальные сотрудники корпуса, расхаживающие по коридорам из отделения в отделение, стали обращать на новенького всё больше внимания. И если сначала в их лицах (особенно девушек) читался интерес, то сейчас же всякий смотрел на Дмитрия с тенью ухмылки. Радуются чужим проблемам, ведь сами на своей шкуре их испытывали.
Не видел Дмитрий ни своего рабочего места, ни даже спальной комнаты. Бригадир текущей смены вручил Сафрасову карту и отпустил гулять на все четыре стороны. Сказал, что нового человека они не ждали, а следовательно, никто в экскурсоводы не назначался. Мол, всё ещё успеешь осмотреть, когда на работу придёшь, а во время чужой смены нечего тут шататься... В принципе, правильно, но для одного-единственного человека, оказавшегося в новой обстановке, вкупе с нарисовавшимся предшественником-шизофреником, это постепенно выливалось в дикий стресс...
Кстати, о шизофренике. После их разговора, который вопреки своей скоротечности успел испортить Дмитрию весь настрой на сегодняшний день, распыленный Сафрасов спешил броситься к начальству – к тому же Логачёву – и немедленно сообщить о планах этого сумасшедшего. Дескать, ваш плановый обмен персоналом в целях сохранения психического здоровья работников сильно запозднился, извольте получить вот такой сюрприз. И пусть ещё спасибо скажут, а то ведь смотри – не подоспей Сафрасов с сей информацией, сюрприз мог оказаться куда более неприятным. Увы, но Сафрасов до сих пор никуда не подоспел, и благодарить его пока было не за что. Имело смысл только наказывать – за трусость. Ведь никто не исключает вероятности, что в словах брызжущего слюной Берёзкина была доля правды, и что рыльце в пушку у него как раз из-за начальства. Запозднился обмен, говорите? Да ну что вы, Дмитрий Алексеевич, всё так и спланировано: пронаблюдать за изменениями в психике отдельных лиц персонала, чтобы доказать необходимость всех этих назойливых распорядков, а уже затем совершить положенный обмен. Конечно, есть у такого эксперимента один недостаток – “отдельных лиц” придётся списать, но ведь ничего не бывает без жертв. Такова наша работа, Дмитрий Алексеевич.
Хе-хе.
И вас ждёт то же самое, Дмитрий Алексеевич. Вы ведь помните, куда вы попали?
Сафрасов тряхнул головой, отбросив зазвучавший голос Логачёва, и отхлебнул глоток. Он сидел за столиком в кафетерии с одноразовым стаканчиком чёрного кофе в руке. Время от времени он посматривал на молоденькую буфетчицу, протирающую фужеры, но вновь и вновь зарывался в тревожные мысли. Время шло, приближая час его смены, и Дмитрию становилось всё беспокойнее.
В конце концов, если даже ему удастся сделать вид, будто их разговора с Берёзкиным не было, ему всё равно придётся что-то делать с проблемой под названием “Сегодня я вскрою «Усыпальницу»”. Совершенно очевидно, что Андрей Степанович собирается идти на саботаж именно во время его смены, ведь неопытный работник – этакое слабое звено – это отличная вспомогательная деталь. Сафрасов нервно сморгнул, сделал глоток и невесело улыбнулся. Всё верно, Берёзкин совершит саботаж благодаря ему, едва ли не с его помощью. И больше того: он рассчитывает на Сафрасова, он уверен в том, что Дмитрий ничего никому не скажет. Кто поверит новенькому, ещё не успевшему получить все права физику-технологу, к тому же несущему полный бред со слов сумасшедшего?
Кажется, механизм уже запущен, и его не остановить.
Пусть даже механизм этот много меньше, чем та страшная машина судьбы, за которой стояли высокие люди Первой Истории, свою сокрушающую программу он выполнит.
Интересная разворачивалась ситуация.
Сафрасов обречённо поник над остывающим кофе. Тупо, как же тупо он попал... Вдруг он почувствовал усиливающуюся вибрацию под ногами. Подняв голову, оглядевшись и вслушавшись, он только сейчас обратил внимание на приглушённый шум, что доносился с той стороны узеньких иллюминаторов. Буфет был одним из немногих помещений, чьи стены выходили на открытый воздух. Не время сейчас думать о тактическом допущении руководства, главное – по ту сторону иллюминаторов происходило действо, которое Сафрасов мечтал увидеть с детства – приземление звездолёта на ВПП. Только сейчас Дмитрий заметил плотного мужика в форме технического персонала, который сидел всё это время за столиком напротив. Техник, услышав громкий звук рвущегося в железо-бетонную платформу воздуха, засуетился, бросил вилку, привстал и, допив в один глоток полстакана горячего чая, быстрым шагом выскочил из кафетерия. Следом в коридоре послышались ещё две пары бегущих ног...
Взлётно-посадочная площадка – ВПП – была одна на весь комплекс. Использовали её редко, а когда использовали, об этом узнавали все сотрудники лаборатории, где бы они не находились. Хорошо, если не в ванной. Всем запомнился случай с нарушенной целостностью дейнексовых батарей, когда компенсатор гравитации одного из швартующихся транспортников вымыл сверху до низу спальную комнату старшего бухгалтера. С тех пор сотрудница предпочитает только душ, ибо вода из ванны, как оказалось, может без труда вылиться на потолок, перетечь в спальню, а потом опрокинутся обратно на пол... Поэтому характерный шум снаружи не обходится без стихийной суеты в комплексе.
Имея достаточную площадь, ВПП “Солнца-1” может принимать до шести кораблей тяжёлого класса одновременно. Если наступит война, то будет принимать по семь. При этом первый будет стелить своё днище в сорока метрах от стен того самого кафетерия, в котором сейчас прохлаждался Сафрасов, а последний – у самого склона, где заканчивалось озеро. И те люди, которые при этом будут находится в последнем звездолёте, смогут лицезреть перекошенные на бок дома, в которых когда-то теплилась жизнь.
Шестнадцати- и девятиэтажки, очерченные остатками асфальта, словно чёрными венами по серой коже поверхности, выли гуляющими между ними ветрами, скрипели и лязгали от боли, которую причиняло им время. Время стирало их, унося с собой отголоски процветающей некогда городской жизни...
В какую-то секунду резкий пищащий звук отрезал ноющий ветер, пронёсся над крышами зданий, и исчез вдали. В следующую секунду он звонко отозвался несколькими сотнями метров отсюда, но не успела истечь и эта единица времени, как звук уже настиг следующую десятую километра. И так он двигался, рассекая плач мёртвых улиц.
Фурцев вёл свой аппарат на сверхзвуковой скорости. Он никуда не торопился, просто не хотел больше задерживаться. Тем более, что свободного времени у него тоже не было. Он крепко сжимал ручки трясущегося штурвала, изредка поигрывая ориентационными дюзами. Автопилот держал машину на заданном векторе без единой погрешности, просто Фурцев не любил монотонных звуков. И вот, иногда он отдавал коротким писком импульса с левого борта. А внизу, под брюхом летящего “Боттла” устрашающе быстро проносились крыши пустующих домов. И выли вслед...
Наконец из-за горизонта показался обрыв, в который раньше уходил водоём. Фурцев посмотрел на небо. В воздухе тянулся дымный шлейф от сопел звездолёта, зашедшего на посадку. Это знак, которого Фурцев ждал с утра. Он гулял по городу, исправно оглядываясь в небо над уродливой формой озера. А сейчас ориентир в воздухе уже начинал развеиваться. Борткомпьютер снизил скорость. Фурцев подходил к своей цели.
Когда шум двигателей полностью смолк, буфетчица в кафетерии уже протирала столик, за котором недавно сидел Сафрасов. Навстречу прибывшему транспортнику был отправлен эскорт. Выяснения на месте посадки длились недолго, и скоро в ангар комплекса въехал неприметный микроавтобус с двумя серьёзными людьми в лабораторных костюмах. У одного в руке был тяжёлый металлический кейс белого цвета, оснащённый каким-то сложным замком, другой был экипирован как ядерный технолог – в скафандре с отдельной системой дыхания. Секретность из этих двоих так и плескала. По комплексу они перемещались быстро, нигде не останавливались, в глаза снующему персоналу попадались вскользь. Один раз только они остановились в диспетчерской перед комнатой с обеззараживающим душем. Торопливый диспетчер неуклюже порылся в замках и открыл им двери. Похоже, ни о какой процедуре обеззараживания между ними ни шло и речи. Так двое неизвестных лаборантов прошли в “Усыпальницу”.
Широкий зал тонул во тьме. Не работала ни одна потолочная лампа. Если бы в зале находился кто-нибудь из исследователей, то он не отличил бы двух вошедших посторонних от обычных сотрудников лаборатории. В то же время эти двое пришельцев не разглядели бы в зале вообще никого. Автоматические двери бесшумно сомкнулись, не прервав монотонного шума работающих вентиляторов. Первый вошедший – это был лаборант в скафандре - вспомнил о выключателе на стене, потянулся рукой куда-то в сторону от двери, нащупал панель и нажал первую попавшуюся кнопку.
Загорелись настенные неонки, очертив периметр зала слабым светом. Второй визитёр вытянул свободную руку в сторону и попытался прикинуть, сколько метров разделяют его от ближайшей стены. Но куда не взгляни, - из пола торчали груды какой-то техники, терминалы и широкие металлические опоры с лестницами, над которыми высились платформы со своими механизмами. Двое угрюмых сотрудников, явившихся в усыпальницу бог знает зачем, хоть и имели наукоёмкую специализацию, но разобрать что-то из всего этого многочисленного оборудования не могли. Даже не из-за отсутствия света. В любом случае, оборудование, наполнявшее “Усыпальницу” не давало разглядеть дальней стены. Именно к ней надобилось идти двоим визитёрам. Да-а, зал был огромен. Вот так проблема... В добавок ко всему, нельзя было разглядеть высоких пластиковых перил, созданных облегчить перемещение по “Усыпальнице”. В некоторых участках, где было более-менее светло, поручни действительно отгораживали технические блоки с терминалами от узких дорожек, но в глубине помещения всё выглядело беспорядочными кучами железа, среди которого нельзя ни двинуться, ни развернуться...
- Первый, здесь что... всегда так темно? – прозвучал неуверенный голос лаборанта с кейсом.
Человек в скафандре нажал следующую кнопку.
В воздухе проступили слабые зеленовато-голубые огни. Как будто звёзды, они вспыхнули посреди чёрного мрака. Мужчина с кейсом в руке сделал шаг вперёд, в его глазах выстраивались ровные ряды мутных огней. Постепенно они нарастали, принимая ровные очертания огромных стеклянных сосудов. Цилиндрические колбы с жидкостью наполнялись небесным сиянием, зал принимал вид чего-то фантастичного. Напарник, щёлкающий выключателями, обернулся в сторону зала и замер, неспособный оторвать глаз. Они оба перестали чувствовать себя на ногах, руку больше не тяжелил кейс, казалось, будто и нет тут никакого зала, нет пластиковых перил, очерчивающих дорожки, нет и стен, и пола, и Земли...
Завороженные игрой света, они продолжали смотреть на эти камеры, пока наконец им не удалось осознать, что в стеклянных сосудах плавают человеческие тела, пронизанные и опутанные толстыми трубками, металлическими держателями... Плавают и с определённым интервалом выдыхают булькающие пузыри, громко всплывающие вверх...
- Ой, блядь!! – Впередистоящий выронил-таки кейс, и тот звонко брякнул об пол.
- Тише, не ори. У нас проблема.
- Чего-о??
- Свет не включается. - В доказательство сказавший последнюю фразу хаотично пощёлкал по остальным выключателям на панели. И вправду, освещение было частично перебито. Совсем недавно перебито. – Тупые они что ли?? Их просили только помещение освободить, так они ещё и энергоснабжение за собой сорвали.
- Только на ощупь работать не хватало. Первый, почему ты не электрик? – поныл напарник с кейсом и врубил мощный фонарь, встроенный в плечо костюма.
Пугливый лаборант в скафандре вздохнул с облегчением. Широкая воронка света вырвала из тьмы прямую дорожку к дальней стене зала. И эта дорожка – ничто иное, как яркий коридор криогенных колб с телами... Повеселевшие от мысли, что не придётся бродить и спотыкаться, эти двое скрывали друг от друга лёгкую боязнь. Страх идти мимо спящих тел.
- Ну давай, веди, второй. – Ответил первый, задавив перед этим дрожь в голосе. Похоже, у него такого фонаря в скафандре не было. И они пошли.
Они шагали, неуверенно оглядываясь по сторонам. Наблюдали за вьющимися узлами труб, тянущимися по потолку и в углах стен, осторожно перешагивали их, когда те вдруг пересекали дорогу по полу. В свет фонаря попадались разбросанные по полу бумаги - кто-то в спешке скатил со стола целую стопку документов. Иногда громоздкое техническое оборудование перекрывало тусклый свет настенных светильников, и тогда идти становилось едва ли не страшно. Наконец, эти двое дошли до стеклянных сосудов с телами. Ряды криогенных колб окружили их с двух сторон, стало намного светлее, и шаг произвольно ускорился. По крайней мере, это могло сослужить хотя бы оправданием, почему они стали идти быстрее. Ведь если пару минут назад они не могли оторвать глаз от прекрасного вида стеклянных колб, то сейчас даже не поворачивали к ним головы. Спящие тела обнажённых женщин и мужчин, колеблющиеся вверх-вниз по вдоху и выдоху, не давали лаборантам даже капельку отклонить глаза в свою сторону. Их монотонное бремя давит на психику исследователей вот уже сколько лет. И эти двое прибывших боялись представить себя на месте учёных. Ужас сжимал их от одной мысли пробыть здесь дольше, чем положено по заданию...
В свете фонаря показался ряд автоматических дверей. Наконец-то они дошли до конца зала. Светящиеся сосуды остались позади, работать снова стало легче.
- Ты подержи, а я пока открою замок. – Обратился напарник с фонарём, передал другому белый чемоданчик и подошёл к крохотной сенсорной панели сбоку от центральной двери. Всего по стене тянулось около двух десятков одинаковых люков, лаборанты без задержки выбрали центральный – десятый по счёту – к которому вышли прямо с коридора криогенных колб. Их тоже интересовало, почему это именно под номером десять. Почему бы им не взять какую-нибудь ещё особо важную персону из другой камеры? Потому что их работа точная, и заключается она в беспрекословном выполнении приказов. Разумеется, информированность у этих ребят тоже именно такой степени, которой минимально необходимо. Достаточно, чтобы следовать целеуказаниям, но мало для свободных размышлений, совершенно недопустимых в рабочее время.
Панелька пискнула раз, после чего изображение на светящемся экранчике пообещало открыть дверь в течение минуты, когда закончится сверка какой-то там ерунды. Второй поднял глаза на напарника, выражая во взгляде явственную опостофигелость от всей этой мишуры. Вечно электроника оттягивает время, занимаясь перепроверками собственной конфигурации. Сторонним лаборантам, попавшим с какой-то правительственной лавочки в эту некомфортную обстановку, была не ведома эта необходимость. А меж тем, когда комплекс переживал не лучшие дни, работать здесь приходилось в экстремальных условиях. И тот факт, что автоматизированные системы будут работать только при стопроцентной исправности всех механизмов, давал гарантию безопасности исследовательского персонала. Ведь мало ли что там может случиться. А так хоть само собой заблокирует до выяснения и устранения причин неисправности. И уверенности прибавляет, и работать легче с этой уверенностью.
В конце концов дверь открылась.
Лаборанты молча нырнули в распахнувшуюся комнату. Первый порядочно поелозил фонарём по всем углам помещения, прежде чем они смогли сориентироваться внутри. Это был один из двадцати пунктов контроля и поддержания работы отдельных криогенных камер. Ровно двадцать штук. Двадцать человек, которые были зачислены правительством в категорию “особо важных персон”, спали здесь – каждый в отдельном помещении. За каждым из них был закреплён отдельный работник, денно и ночно следящий за их здоровьем. Для этого были созданы лучшие условия. Взять хотя бы планировку помещений – и та была организована по самым высоким требованиям. Все двадцать пунктов контроля были выстроены в один ряд и сообщались с помощью дверей-люков, пробитых в перегородках между ними. Фактически, это был сегментированный коридор, работающий как целое отделение. Во время рабочего дня сотрудники свободно перемещаются между помещениями, и при том каждое из них имеет свой отдельный выход в общий зал – такой же люк, которым только что воспользовались двое неизвестных правительственных агентов. Удобно.
Но только сейчас, при отсутствии освещения, ничего из этого нельзя было оценить. Воронка света гуляла вдоль стен, вырезая из темноты панели терминалов, офисные кресла на колёсиках, провода... Стены над рабочими столами были завешаны какими-то насыщенными графиками, календарями и расписанными досками... Было много разбросанных бумаг, и всё прямо пахло тяжёлой кропотливой работой.
- Второй, посвети-ка вон там. – Обратился напарник в скафандре, переложил металлический кейс в другую руку и указал свободной на дальнюю стену. Второй повернулся в указанном направлении, и свет с плеча упал на большой чёрный… гроб. Или холодильник, у кого какие ассоциации...
Первому действительно показалась большая морозильная камера. Но выглядела она как-то зловеще: выделялась чёрной матовой поверхностью на фоне белого и серебристого пластика, из которого было сделано всё остальное оборудование помещении. Скорее, это капсула. Очень уж напоминает транспортный контейнер для орбитального груза. И иллюминатор есть – прямо по середине синее окошко из многослойного термопластика, врезанного в толщу металлической обшивки.
Капсула стояла в центре дальней стены, прямо напротив выхода. По полу к ней тянулись толстые кабели и трубки. Если присмотреться, то можно придти к выводу, что все терминалы в помещении тянут свою периферию именно к ней.
Пока второй стоял в размышлении, его напарник уже склонился над ближайшей панелью с переключателями. Его внимание привлёк тумблер, задвинутый в положение “выкл”. Осторожно взявшись за тумблер рукой, человек в скафандре сделал уверенный поворот. Панель загудела в вибрации, и тотчас включилась подсветка нескольких ползунков-регуляторов. Первый быстро пробежался по ним глазами и уже смог приблизительно определить их предназначение. Честно говоря, и семиклассник бы смог. Индикаторы ползунков были маркированы физическими величинами – температура, атмосферное давление и пр. Но вот что-то громко щёлкнуло. Корпус капсулы обзавелся двумя зелёными огоньками внизу с левого бока. Иллюминатор начал светлеть.
- Что ты сделал? - Скептически спросил лаборант с фонарём.
- Пока только включил свет, - ответил другой. – Но… ты знаешь, эта камера... она не должна оставаться без света... – осторожно добавил он. Напарник в непонимании посмотрел на него. – Вообще не должна...
Ну конечно не должна. Догадка застигла их врасплох. Что-то острое кольнуло под сердцем, когда вдруг до обоих дошло. Перед персоналом, выгнанным с рабочего места за несколько минут до их появления, была поставлена чёткая задача: очистить помещение перед прибытием представителей правительственной организации. Ответственных лиц с положенным уровнем допуска даже проинформировали о работе, которой эти двое будут здесь заняты (кратко, разумеется, в двух словах), поэтому сотрудники комплекса не могли перекрыть энергоснабжение и, упаси Господь, выключить криогенные камеры...
- Что за чёрт... Они должны были просто подготовить рабочее место!
Крикнул Второй и тотчас замолчал. Его прервал писк электроники.
Не узнать этот писк нельзя – это сенсорная панелька на двери, ответственная за электронный замок.
Люк с убедительным грохотом захлопнулся за спиной. Послышалось шипение стабилизирующего газа в прослойках между дверными стыками. Толща брони плотно вошла в проём перегородки. Лаборанты сглотнули. У обоих шок. Кто-то снаружи только что окрестил помещение герметично закрытым. Лаборанты оказались взаперти, да ещё и в кромешной тьме. Хоть смейся, хоть плачь, хоть танцуй с бубном.
Тут же из-за двери донёслось прощальное пожелание:
- Побольнее вам сгнить!
Не сдерживая напряжения, лаборант с фонарём в плече бросился к двери и ударил её левым боком. Инстинктивный позыв к освобождению. Абсолютно бесполезные действия.
- Блядь!!
Он ударил ещё раз, заглушая грохотом удаляющиеся шаги. Первый попытался вслушаться в то, что происходит снаружи. Пока он не мог определить ни сколько там человек, ни что они делают. Единственное, что они теперь имели – это точный факт: в чьих-то интересах сорвать их работу.
- А-ах ты!!!... – и Второй остановился, следующего удара не последовало.
- Не ори. Я ничего не вижу. Посвети мне на приборы...
Второй откликнулся после короткой заминки, и вот приборная панель с активными индикаторами попала в яркий свет фонаря. Пальцы Первого уверенно защёлкали. Он нажимал на один переключатель, затем на другой, потом обратно переключал первый, делая вид, будто ошибся в суете. Он просто проверял каждый методом тыка. Ведь понятно, что теперь у них нет времени всё спокойно рассматривать, нужно как-то в темпе решать проблему. Его напарник не мог спокойно смотреть, он нервничал, передёргивался, вертелся, а за ним ёрзала и воронка света по панели. Наконец, Первый добрался до тумблера, обособленного от остальных. Рубильник уже попадался ему в глаза, и лаборант догадывался о его предназначении. Первый такой тумблер привёл в работу криогенную камеру... Ну а второй... Гадать некогда. Человек в скафандре надавил на рубильник.
Снова шипение. Только теперь – разгерметизация, а не уплотнение. Шипение в противоположной стороне от двери. Оба лаборанта подняли глаза на камеру. Массивная “морозилка” теперь ещё больше оправдывала свою ассоциацию. Из щелей по бокам люка пошёл густой белый туман, похожий на элементарный холодный воздух, кажущийся чем-то необычным в свете неоновых ламп.
- Доигрался?
Это были слова Второго, который в последние несколько секунд издёргался так, что свет от его фонаря бешено носился по всему помещению. Обоим стало ясно, что сейчас произойдёт. Криогенная камера стала медленно открываться.
- Ёбаный... блядь... – Первый кинулся на пол и начал судорожно рыскать руками в темноте. – Посвети сюда, еби-т-твою мать!! – Рявкнул он, ударившись затылком об выдвижную клавиатурную полку в столе.
- Хули ты его бросил?? – Ответил ему напарник и принялся рыскать вместе с ним.
Они искали тот загадочный металлический чемоданчик, похожий на кейс. Если камера откроется, то они должны быть готовы немедленно применить инструментарий, упакованный в чемоданчике. Любые промедления угрожают результатам задания.
Густой туман покрыл весь пол в помещении. Свет от лампы в плече Второго не мог пробиться сквозь холодный фреон. Но волей удачи рука Первого выхватила снизу что-то, похожее на ручку кейса.
- Нашёл, - сказал он успокаивающе своему напарнику, потянул на себя, и тотчас застыл в ступоре. В следующий момент он в бешенстве рванул руку, но из-за тумана потянулась лишь спутанная связка толстых кабелей. Послышался удар сверху – об столешницу только что грохнулся LCD-монитор.
- Яйцо в трусах ты нашёл. – Прошипел напарник и толкнул локтём стоящий рядом стул. Оба они были на взводе, оба бесились, оба были не в состоянии собраться и думать сосредоточенно. Никто не намекал им на такие проблемы. Они не рассчитывали на какие-либо заминки. Они – простые федеральные служащие. Что с них спросишь...
По мере того, как они копошились под столами, комната заливалась ярким неоновым светом. К тому моменту, как на пол перевернулся стул, двинутый Вторым, в помещении стало светло. Теперь можно было спокойно ориентироваться и без фонаря. Но лаборанты больше ничего не искали. Будто по сигналу, они замерли и уставились на распахнутую камеру.
Это было какое-то небесное сияние.
Просто глаза лаборантов привыкли к темноте, и яркий свет неоновых ламп казался ослепительным.
Второй выключил наплечный фонарь, дабы не расходовать аккумуляторы. Его напарник поднялся на ноги и приблизился на два шага к камере. Он первым начал думать над ситуацией и сейчас пытался разглядеть, что внутри “морозилки”. Наконец, ему это удалось. Очевидность была жестокой. Убедившись в своих опасениях, он ничего не сказал. Лаборант пришёл к осознанию близящейся неудачи и молча принялся за работу. Он примкнул к терминалу у правой стены и на удивление быстро освоился в управлении. Так он нащупал контроллер освещения.
Второй всё ещё оставался в замешательстве. Он не знал, что делать. Его посредственность, которой он следовал всю жизнь и силами которой надеялся завершить это задание, сейчас вылилась в полный ступор. Против него же играли и нервы. Его немного бесила успешливость работы напарника. Хотя, сейчас они оба терпели неудачу.
Меж тем заработали лампы дневного света. Освещение выровнялось, отключились неоновые лампы криогенного аппарата. Сложноустроенное внутреннее оборудование “морозилки”, сверкающее своим высокотехнологичным видом, так и силилось сказать: “Вы в полном дерьме, ребята!”. Да-да, оборудование всё это время простаивало. Спящей “Очень Важной Персоны” внутри не было. Лаборанты переглянулись.
- Можешь определить, когда вынули тело?
- Сейчас поищу время последнего отключения. – Ответил Первый и щёлкнул клавишами.
- Я пока посмотрю, как нам вылезти отсюда. – Сказал Второй и подошёл к двери. Тут он вспомнил некоторые чертежи и схемы, показанные на брифинге. Перед глазами встала система устройства и планировки пунктов контроля за спящими телами. Он оглядел две двери, расположенные по обе стороны от главного входного люка. – Мне кажется, здесь есть механизм, управляющий всеми замками.
Последняя сказанная фраза заставила Первого отвлечься от терминала. Он быстро огляделся, высматривая приборы в четырёх углах, - видимо тоже пытался вспомнить чертежи и карты-схемы. Наконец его взгляд выхватил маленькую неприметную панельку в стене напротив. Это был такой же зелёно-синий сенсорный экранчик, как и тот, которым они открыли дверь снаружи. Лаборант в скафандре надавил на него один раз, и на панельке возникло изображение трёх иконок-замков. Всего три иконки. Даже ребёнок смог бы открыть эти двери. Три клика – три двери.
Но подвох в электронике всё-таки был.
- Чё ты там мешкаешь? – буркнул Второй, услышав два коротких писка. Стальная толща металла перед ним не двинулась ни на миллиметр.
- Посмотри вокруг, - спокойно ответил напарник. Тот обернулся в сторону и дёрнулся от неожиданности. Два соседних металлических люка бесшумно заехали в перегородку, образовав линейный проход между трёмя пунктами контроля. Как будто по сигналу в двух соседних помещениях тотчас включился свет, а через секунду начали открываться следующие двери.
- Центральная дверь не работает, – сказал Первый и двинулся через левый проём в соседнюю комнату. – Этот фрик, который запер нас здесь, всё предусмотрел. Сука.
- Он что, запер все центральные выходы? – Сделал попытку Второй.
- Да.
Лаборант ощетинился, выхватил из-за стола чемоданчик и шагнул в комнату за Первым.
- Смотри. – Тот указал пальцем на криогенную установку у стены. Камера едва различимо гудела. На люке у неё горел ряд индикаторов, а в иллюминаторе сквозь яркое голубоватое свечение ясно виднелось чьё-то спящее лицо. – Вот тебе пример рабочей “морозилки”. Наша оказалась пустой задолго до того, как мы попали в “Усыпальницу”. Когда мы пришли сюда, дверь в нужный нам пункт была заперта. Значит, он вынул тело и ушёл через одну из дальних дверей. Нам нужно разделиться, чтобы проверить оба конца коридора.
