Лейт
Семья Лейт не верила в домовых. Но аборигенам Карата не требовалась вера. По условиям договора с первыми поселенцами один из местных жителей сопровождал каждую человеческую семью - от первого кирпича в фундаменте до исчезающей в синем небе не менее синей точки ракетного выхлопа.
Их называли также и гоблинами. Потому что - в тех редких случаях, когда шиайн разрешал увидеть себя (почему-то чаще их видели дети) - они были очень маленькими (по колено взрослому человеку), ярко-зелёными, почти шарообразными и пушистыми.
Домовые не вмешивались в человеческие дела и не попадались людям на глаза - но если неосмотрительный человек шёл по тропинке в лес в течение двух недель, когда цвело дерево лерт - то метко брошенный в плечо сзади маленький острый камень служил ясным сигналом об опасности. А если человек успевал обернуться быстро, то у него был шанс увидеть зелёный блик яркой шерсти или услышать скрежет-писк гоблина сквозь шелест листвы.
Так и шло дело, во всех мелочах нового мира, которые иначе забрали бы жизни десятков, если не сотен людей - или привязали их к защитной технике, личному оружию и постоянной тревоге. Гнёзда ядовитых насекомых, сезонные миграции зверей, пылевые дожди. Нет числа возможным проблемам - а за шесть веков, прошедших с момента, когда последний земной фронтир слился с исследованным и изученным, человечество расслабилось и успело забыть старый опыт. Дольше всех держался океан, но и его дно со временем оказалось застроено комфортабельными городами и связано инфраструктурной сетью с остальной планетой.
А потом Александр Цуань во главе своего института открыл прыжковый двигатель, и человечество с новым интересом посмотрело на звёзды. Карат был седьмой из найденных пригодных для жизни планет, и первой, на которой хотелось жить. Ясные и чистые цвета, живые запахи (и вспышки почти забытой аллергии, к счастью, побеждённые почти без потерь), простор и неизвестность. А главное - коллективно-неосознанное желание исправить ошибки прошлого. Поэтому всепланетным голосованием (восемьдесят пять на десять процентов при пяти воздержавшихся) Земля приняла решение - доступ на Карат открывается только тем, кто способен не испортить сокровище. Брать от планеты ровно столько, сколько нужно и не больше того. Для исключения соблазна было также решено: ни один из людей не вправе задерживаться на Карате более, чем на сорок лет, право присутствия не передаётся ни по наследству, ни в дар, ни продажей, и исчезает для всей семьи вместе со смертью её главы.
Так что помощь шиайнов была принята с некоторой, идущей из глубины веков, настороженностью - когда каждый чужак может быть опасен... но всё же принята с благодарностью. Нет смысла выселять хозяина дома, если ты в гостях... хотя и ходили слухи о тех, кто избежал закона и скрылся в лесах. Но периодически махолёты людей облетали Карат по спирали в поисках температурных аномалий, которые выдавали бы нарушителей. Впрочем, последний живой "робинзон" был экстрадирован на Землю три десятка лет назад.
Лейт выбрал себе и своей семье маленький участок с хорошим видом на закат. Если спектр звезды и отличался от солнечного - то не настолько, чтобы раздражать глаз художника-любителя. Лес в этом месте нёс на себе отпечаток падения метеорита - относительно ровный покров зелени сначала уходил в глубину, а потом - прерывался золотисто-красным шрамом песка и скал, чтобы вернуться вновь на другой стороне воронки. Чуть дальше - через прибрежную полосу - начинался океан. Листва отливала оранжевым золотом, пока Лейт сидел в двух десятках шагов от берега с синтезатором материи и компьютером на коленях и подбирал ускользающие оттенки, пытаясь перенести сияние на стоящий рядом холст.
Общество Карата умело отличать тайны от секретов. Поэтому через очень небольшое время младшего сына Лейта (благодаря своей роли в семье тот был вынужден носить личное имя - Картус Лейт), несмотря на относительно юный возраст - всего лишь сорок восемь лет - вежливо звали на территорию соседних семей, чтобы тот помог разобраться с живой и неживой техникой. Все, кому это было нужно - знали, что у Картуса лёгкая рука, и он способен успокоить как депрессивного робота, так и страдающего от припадков ярости фелина. Но это был всего лишь секрет.
В то же время соседи были достаточно тактичны и способны молча принять тайну: факт, что Картус - бесплодный дуал, кем всегда и являются потомки пар, соседних по Тцу-фактору. Лишь однажды вежливое молчание об опасном было почти нарушено. В день, когда юнец Хан Кирт, живущий в паре сотен лиг от берега, совершил вынужденную посадку на территории Лейт, его косой брезгливо-любопытный взгляд, брошенный во время общего обеда на Лейта и его супругу, мог бы послужить основанием для вызова на дуэль, случись он на Земле. А так Лейт сделал вид, что не заметил гримасы случайного гостя и поделился запасным транспортом.
Впрочем... кто-то создаёт семью без оглядки на Тцу-фактор, кто-то включает фелинов в свою семью. Люди перешли грань явных войн за право отличаться, а Карат - не был и не мог быть местом для войны неявной.
Так и шло время, Лейт, его супруга и два их сына шли по жизни вместе, медленно и неспешно, с редкими скандалами и нередким счастьем, ловя каждый день из оставшихся лет. Старший знал, что правительство Земли предполагает: Тцу-раскол будет исчерпан на других планетах, и поэтому не мешал Картусу экспериментировать с соседями. Он помнил короткую беседу с невзрачным человеком в администрации, и считал, что высказанная тогда просьба разумна. Но внуков не было, и семья Лейт оставалась самой маленькой из всех, присутствующих на Карате - даже по сравнению с всего лишь девяткой Сейлин (север, четыре сотни лиг вдоль побережья). Так что счастье было смешано с лёгкой бессмысленной горечью. Грустить, что разные по фактору семьи обречены во втором поколении - не более разумно, чем грустить, что люди не будут летать сами по себе. За девять сотен лет от инцидента Тцу человечество приняло произошедшее и смирилось с этим.
Почти.
Однажды зимним утром, когда влажная морось висела в воздухе над океаном и берегом, небо было туманно-серым, а пальцы вытянутой руки казались расплывчатыми и неясными, Лейт - все четверо - увидели своего домового. Он просто соткался из воздуха, подтверждая слухи, что хранители умеют быть невидимыми даже тогда, когда на них смотрят. Вот только это существо не было шиайном. Как минимум - не тем, что были на рисунках и в сказках Карата.
Очень тонкая и изящная фигура - по пояс человеку. Трёхпалые руки. Белая кожа (или очень, очень плотный и частый мех). Большие миндалевидные глаза, опущенные в скорбно-грустной (как понимают мимику люди) улыбке уголки рта. Лейт - каждый из Лейт - знали ощущение лёгкой щекотки на затылке, когда хранитель рядом, и не могли ошибиться. Тем не менее... это определённо не был домовой, и Лейт ощутил, как шевельнулось в душе удивление. К этому времени люди уже начали забывать, что такое неожиданность, и тем сильнее был отклик. Старший сын - Мартус Лейт - молча повернулся и ушёл в дом. Лейт знал, что Мартусу понадобится время прожить событие, и не остановил его. Короткий переброс взглядами с женой и с младшим сыном превратил квадрат в треугольник, и семья продолжила ждать. Потому что - в соответствии с легендами Карата - приход хранителя мог означать очень хорошие или очень плохие вести. А мог и не означать ничего. Что несёт с собой приход шиайна, который не шиайн?
Хранитель подошёл к тройке - неслышные шаги, только шорох-плеск, когда белая нога коснулась скопившейся лужицы на песке и шевельнула влагу. И прикоснулся ладонью к ладони Картуса Лейта, а потом - исчез, оставив след трёхпалой когтистой ноги на песке, да неслышимый шелест своего присутствия. Впрочем, он тоже истаял со временем.
Мартус Лейт вышел из транса спустя несколько часов, и больше никто не вспоминал о приходе чужака. Хотя почти каждая семья и встречала своего хранителя хотя бы один раз - не было способов узнать, что означал этот приход, до того, как неизбежное произойдёт. Аборигены не разговаривали с людьми, вместо этого они объясняли правила без слов. Точно так же, как это было сделано с первопоселенцами.
Так чистота памяти Лейт оказалась нарушена. В ней появилось неудобное для обсуждения пятно. Стыд Мартуса, не справившегося с неожиданностью. Гордость младшего сына - единственного, кто ощутил прикосновение шиайна. Страх супруги за безмятежное будущее. И спокойное бессловное ожидание старшего Лейта. Он начал четвёртую полусотню лет, и считал, что может принять всё, что случится.
Спустя всего лишь несколько месяцев случился первый вопрос. На Празднике Длинной ночи Кайл Сейлин - второй сын второго сына Ресты Сейлин - поинтересовался, верно ли, что Лейт разговаривали со Старшей шиайн. Получив в ответ молчание (Лейт не был готов отвечать, поскольку ещё не вник происходящее) - Кайл не ушёл. И через несколько секунд прозвучал ещё один вопрос, врезавшийся в память Лейта необычной протяжностью и дрожью голоса. Лейт помнил время, когда настолько грубо проявлять эмоции ещё не было неприлично, поэтому искра удивлённого отвращения не заставила его пропустить сам вопрос:
- Она была красивой?
И Лейт едва не ответил: "Да", а присутствующий рядом Картус взял Кайла за плечо и увёл в туман, как положено делать при обсуждении личного.
С тех пор Лейт начали ощущать плавное отчуждение от всех соседей. Картус не говорил, что именно он сказал Кайлу, но постепенно Лейт получали всё меньше и меньше приглашений, и всё реже чужие махолёты опускались на их землю. И только солнце продолжало греть кости художника так же, как и раньше, делясь мягким несходящим загаром, который отличает вернувшихся с Карата от тех, кто не покидал Землю и ближний космос.
Лейт заказал мнемокристаллы истории Карата, и выделил три часа в каждый второй день на познание и обработку. Старший умел работать с информацией, и знал, что его время ограничено, но достаточно. Он слушал истории рождения, жизни и смерти, пробирался сквозь память о Жёлтой Чуме, входил - с осторожностью и с защитой - в сюжеты о двух инцидентах, когда шиайн решили покарать нарушителей договора. Задержался на двух золотых годах, когда бунтовщики Проекта "Сияние" решили, что победили шиайн и организовали независимое от них и от Земли правительство. Пробежал, стараясь не запятнать ног, по ужасу и отчаянию двух дней и трёх ночей, когда аборигены ответили на действия "Сияния". Всё ближе и ближе к настоящему времени... и наконец, первое упоминание о Старшей. О той, что суть источник всех семей шиайн, всей их непостижимой силы, что "ведёт стада, усмиряет огонь и направляет дождь". И о людях, которые разговаривали с ней.
Лейт скопировал этот кристалл и прослушал его ещё дважды. Услышанное объясняло, куда в последние дни исчезает Картус, и что означает его улыбка. Художник принял новые данные и смирился с ними. А на следующий день позвал младшего сына, спросил, что он уже умеет, и получил ответ. Летающие в воздухе струи песка, рисунки, сами по себе возникающие на планшете, чуть почерневшая от огня ткань запасной рубашки Лейта... и многое, многое другое. Отец убедился, что сын знает, что будет дальше и осознаёт это, после чего разговор был закончен. Сиара Лейт обняла младшего сына на прощание - как делала это последний раз тридцать пять лет назад, сразу после прилёта на Карат. И только Мартус не сказал ни слова и не шевельнулся в течение всего разговора, а после его окончания - ушёл в свою спальню, не попрощавшись.
Потом было длинное и отчаянное письмо Картуса, которое - будь оно произнесено вслух и будь оно на Земле - стало бы поводом для временной изоляции говорящего. Письмо об отчаянии бесплодного дуала, о редчайшем шансе получить бесконечную цепь предков и потомков, включиться в родовую память шиайн. Упрёк родителям в том, что они не подумали о судьбе своих детей и о том, что будет с детьми после смерти родителей. О времени и обществе, в котором никто никогда не примет дуала в свою семью - а если и примет, то только на вторые роли - и тем более не позволит дать чужим детям своё, личное имя. И срыв на слёзы и счастье жизни, просьба - пожелать удачи, вина - в том, что сокращает четвёрку Лейт до тройки, то есть до почти-пустоты...
Письмо обрывалось на полуслове, на проклятии Тцу, словно автор отправил его случайно, промахнувшись мыслью или кнопкой в зависимости от способа написания. Лейт прочитал его вместе с супругой, затем стёр. На следующий день Картус вёл себя так, словно никакого письма и предыдущего разговора не было.
Но спустя месяцы, ранней осенью, Лейт проснулся от острого скрежещущего шелеста на затылке, вышел из дома и понял - время пришло.
На берегу стояли Картус - теперь уже только Картус - и Старшая шиайн. Воздух переливался радужным мерцанием, вибрация присутствия хранителя доходила до боли, песок завивался вихрями вокруг двоих - и протяжный, то нарастающий, то гаснущий стон-шёпот в воздухе. Лейт смотрел и слушал, зачарованно наблюдая за тем, как его младший сын уходит из человеческого рода - в счастье.
До тех пор, пока синий луч, прошедший из-за плеча Лейта, не разрезал ночь, уткнувшись в лицо Картуса. Старик обернулся - так быстро, как не оборачивался очень давно и так, как давным-давно разучились двигаться люди - чтобы увидеть оскал своего старшего сына и бластер в его поднятой руке. Музыка в воздухе прервалась, затихла. Аромат озона наполнил пространство. Лейт шагнул вперёд в безнадёжной попытке исправить непоправимое - наткнулся на воздушную стену в полушаге от Мартуса - и услышал смех шиайн. Четыре, пять, шесть голосов... и более высокий и чистый над скрежетом гоблинов голос Старшей. Потом в голосе проявились слова:
- Оставь нарушителя нашему правосудию, человек. И не беспокойся. Дух Картуса с нами, и он займёт подобающее место в нашей семье, тело же - останется для ваших ритуалов, человек. А теперь - смотри, человек!
Шиайн вышла наружу, встав перед окаменевшим Мартусом, и посмотрела на него, наклонив голову. Несколько секунд ничего не происходило, затем - тело Мартуса вытянулось и истончилось, похудели руки, лицо за секунды покрылось морщинами. И дальше, дальше, дальше, в безумно ускорившемся времени, пока на песке не осталась лишь кучка праха и истлевшая одежда.
А шиайн смеялись, и волны радуги танцевали в ночи... пока, наконец, не стихли. Старшая повернулась к Лейту. Лейт принял взгляд, и после паузы спросил:
- Вы же можете избавить нас от Тцу? Так... почему?
Шиайн грустно улыбнулась:
- Это ваша судьба. Вы сами создали и применили Тцу. Сами прокляли себя - и должны принять проклятие в полной мере.
После чего исчезла.
А безымянный, бывший Лейтом (ведь двое - это пустота, и нет у двоих права на имя) - вошёл в дом. Через несколько минут вышел из него с безымянной женщиной, и оба они ушли в океан.
Сообщение отредактировал Clancy: 11 December 2011 - 18:17
Вход
Регистрация
Если я поймаю искру... искра бродит. Она тут, рядом, я её почти чувствую. Но настоящее состояние, когда голова рефлекторно поворачивается вверх-влево (судорожным таким "инверсионным кивком") - пока не со мной. Так вот, если искра будет поймана - я расскажу больше.
Наверх
