Вход
Регистрация
12264 год Возрождения Источника, август (12700:8 [ОМ]).
84 года до точки Неизбежности.
ОКСН, синий сектор 6, скопление 761-400 *.
Система [--------] **, планета [-----] ***.
Пустыня пахла солью. Пустыня пахла медью.
Раскалённой, прожаренной за миллионы лет солью. Высохшей и мёртвой кровью; от неё остались едва приметные рыжие прожилки в скалах. Кровь унесло ветром, содрало кварцевой пылью, лишь в памяти камней и песка сохранилась ржа и медь. Соль же царила: пятнала белёсыми мазками песчаниковые глыбы, проступала немалыми пластами в откосах холмов, а то и поднималась к поверхности островками сухих солончаков.
Солонцам Томес был рад: шагать по ним легче. А ещё присесть отдохнуть можно без боязни утонуть в зыбуне. Но с лёгкой дорогой везло нечасто, большая часть пути проходила через глубокие наносы мелкого песка-севунца. Тот легко подавался под ногами и путешественник иногда проваливался по колено, а то и глубже; от доброй порции песка в сапогах и растёртых до кровавых мозолей ступней спасали лишь высокие, крепко зашнурованные голенища и плотные льняные штаны.
…И вот, с почти механическим упорством Томес вытаскивал ногу из песка, делал очередной шаг, и проваливался вновь.
Шаг. Ещё. И ещё.
День за днём, час за часом…
По жаркой песчано-каменистой пустыне он пробирался уже который день, таща за собой волокушу; та скребла по булыжникам и шуршала в песке. Тяжёлую вязанку сухих просолённых ветвей и стволов кривоватых деревец, Томес примотал к себе, сделав петлю и обернув крепкую верёвку вокруг пояса.
Когда палящее око в небе подобралось к зениту, Томес сделал привал. Вокруг хватало громадных валунов, принесённых ледником во время давнего периода оледенения. Некоторые были размером с добрую скалу; в тени одного такого нашлось подходящее место, ещё хранящее дыхание ночной прохлады.
Спойлер
Отвязав и бросив волокушу, Томес снял и расстелил на песке свой поношенный, выгоревший на солнце плащ. Былая шафрановая сочность ткани давным-давно сменилась бледной болезненной желтизной, некогда яркий алый отпечаток ладони в золотом круге напротив сердца ныне казался грязным бурым пятном. Плащ был стар, почти как и сам Томес Торквадо, легат Курии ОКСН.
Время не щадит вещи, не жалеет и людей: светлые от рождения волосы легата утратили цвет, лицо высохло и обратилось в продублённую жаром множества светил и ветрами бесчисленных планет маску. Но вот тело… Оно оставалось столь же крепко, как и в молодости.
Тело и воля.
Одно давало силы, другое — упорство; поход через пустыню к остаткам мёртвого леса за минувшие годы стал Томесу привычной обязанностью. За несколько дней легат успевал добраться до засохшей рощи, нарубить тяжёлым мачете тонких, в два-три пальца, но исключительно прочных стволов и ветвей, и вернуться домой, делая по пути краткие остановки.
Вот и в этот раз отдых не затянулся. Томес снял с пояса флягу, взболтнул, отпил пару глотков подсоленной воды и опёрся спиной о гранит. Камень приятно холодил через мокрую от пота холщовую рубашку; клонило в сон. Смежив веки на четверть часа, легат проснулся, похлопал по щекам, поднялся и аккуратно облачился в плащ, некогда выданный юному неофиту самим Генералом Курии. Поправил привешенное к поясу мачете, привязал волокушу и, прикинув направление по светилу, отправился в путь, к торчащим вдалеке столовым холмам.
Идти пришлось долго. Солнце уже близилось к горизонту, когда усыпанная валунами песчаная местность сменилась глинисто-каменной, с небольшим, но заметным уклоном по ходу пути. Вокруг теснились невысокие рыжие холмы с крутыми, почти отвесными склонами и плоскими вершинами, будто срезанными ударом гигантской косы.
Но вот склоны расступились. Открылось длинное ущелье, уставленное высеченными из жёлто-зелёного кварцита фигурами высотой с человека или двух. Грубость и непривычность форм заставляла сомневаться, что это творение рук разумных, а не обычные глыбы, обточенные за миллионы лет ветром и песком. Но в окрестных холмах кварцита не нашлось, да и фигуры за прошедшие годы проявили себя на диво… непоседливыми.
Очевидность иногда бывает такой назойливой.
Рвущийся из пустыни ветер клокотал в узком горле ущелья, толкал легата в спину, посвистывал наверху, гудел понизу, швырял в лицо мелкую всепроникающую пыль и закручивал её в крошечные смерчи. Иным пылеворотам надоедало кружиться на месте, они скатывались вниз по теснине, то чутко огибая кварцитовые глыбы, то сталкиваясь с ними и рассыпаясь облаками праха.
Легат остановился, приставил ладонь ко лбу и осмотрелся. За последние дни ситуация поменялась незначительно. Некоторые из фигур сдвинулись, другие остались на прежнем месте. Плотная группа в центре ущелья нашлась в привычном виде.
Нашарив на поясе кожаный кисет, Томес развязал его и достал высохшую голову мелкого животного. Голова была схожа с крысиной, но мощные, выдвинутые вперёд челюсти, напоминали челюсти крокодила. Легат сжал в ладони голову, дождался, пока в вяленых глазах не мелькнут оранжевые огоньки, и принялся диктовать:
— Три тысячи четыреста пятидесятый день, около четырёх часов дня. Падь Стеклянных Гвардейцев. У входа со стороны пустыни заняли позицию Лучник-третий и Горнист-первый. Копейщик-пятый и Копейщик-шестой сдвинулись влево двадцать. Капитан-второй исчез.
Убрав голову крокодилокрысы в кисет и вытряхнув в рот последние капли воды из фляги, Томес двинулся дальше. Пересёк крутосклонную долину, старательно обходя уродливые кварцитовые надолбы, и выбрался, наконец, на последний берег исчезнувшего моря, прощальный его рубеж.
Широкий галечный пляж, изрядно поперченный смесью песка, глины и соли, резко уходил вниз. А там, на былой глубине, до самого горизонта протянулось дно исчезнувшего моря — настоящий океан соли: серой, грязно-розоватой, а то и буро-болотного цвета, местами — ослепительно белой с лёгкой прозеленью. От многометровой толщи обезвоженной рапы тянуло рвущей горло сухостью; даже пустынный суховей был не столь удушающим, как горькое дыхание мёртвого моря.
Справа от выхода из ущелья в пространство моря выдавался широкий клин утёса из серого гнейса, нависавшего над белёсой чашей морского дна. На самом конце выступа взмётывалась громадная иссиня-чёрная скала, казавшаяся на этом пейзаже совершенно чужеродной. Она склонилась над просоленной равниной бушпритом титанического корабля, торчала острым драконьим клыком, возносилась выплеском первородной тьмы, брошенной в небо и так застывшей. И на чёрном камне — ни серой или рыжей тени, ни отблеска от клонящегося к горизонту закатного солнца.
По скрипящему под ногами галечнику уставший Томес долго волок к скале опостылевшую ношу. И с каждым шагом становилось очевиднее, что скала — не случайная прихоть природы, а крепость, цитадель, возведённая неведомыми зодчими из неизвестного материала. Изломанный треугольник высоких зубчатых стен, две большие остроконечные башни по углам, а в третьем углу, обращённом к морю, — самая мощная и высокая из башен, мучительно изогнутая и поразительно красивая в своём уродстве.
И ещё было ясно — цитадель побывала в бою. Часть кривых зубцов-клыков на внешних стенах сбиты, да и сами стены зияли ранами глубоких проломов. В иных местах виднелись рваные дыры, с потёкшим от немыслимого жара камнем.
Впрочем, все увечья аккуратно заделали расплавленным базальтом, лишь зубцы остались обломанными. Кто восстанавливал — строители крепости, или захватчики, или некто совсем другой — сокрыто тьмой тысячелетий. Однако применённый для починки обыкновенный базальт намекал, что первые хозяева цитадели покинули её… или погибли при штурме.
В стене виднелся высокий и узкий проход. Тоже, треугольный. Беззащитно раззявленный, на стенах не нашлось и единого следа установки решётки или врат. Как его обороняли в давней битве — ещё одна загадка.
Сбоку от входа, на колченогом табурете, сколоченном из грубо опиленных обрезков дерева, скорчился невысокий человечек с круглым, каким-то детским, лицом, закутавшийся в плотный шерстяной плащ. Куфим Ярмин, помощник Томеса.
Под лучами вечереющего солнца Куфима разморило, и он тихонько похрапывал.
Томес бросил волокушу, заглянул за спину спящему и увидел здоровенную бутыль с водой, прислонённую к стене крепости. Вода оказалась студёной, до ломоты в зубах. Легат жадно напился, а остальное вылил на голову и плечи, жмурясь и пофыркивая от удовольствия.
Дремлющий проснулся, увидел легата, бросил взгляд на небо и зевнул.
— А, Владыка, наконец-та ты, — протянул он и кашлянул. — Ждал тебя раньше.
— Привет, Куфим.
— Как дорога, Владыка?
Легат достал из кисета голову крысокрока и протянул помощнику:
— На, почитай.
— Не-не! — замахал руками тот. — Я от этой мерзости буду держаться подальше!
— Большой человек подарил, — криво усмехнулся легат. — Откажешься?
— Не достоин я, не-до-сто-ин! Вот-ка тебе по сану, возись с этой дрянью. А мне бы простыми словами, а, Владыка?
— Позже. Как насчёт ужина, Куфим?
— Сейчас соображу чего-та!
Помощник засуетился, подхватил одной рукой табурет, другой вязанку, и споро поволок их внутрь крепости. Следуя за Куфимом по длинному проходу, Томес время от времени проводил пальцами по стене. Несмотря на годы знакомства с древней крепостью, толщина стен всё ещё внушала изумление, но ещё больше удивлял строительный материал. Камень был не просто холоден, он леденил; от стен несло арктической стужей. Переход от жары к почти морозу, царящему в проходе, оказался столь резким, что у легата заломило в висках.
Нашедшие цитадель люди назвали чёрный камень абиссалитом, и название казалось легату очень точным: было в нём этакое, глубинно-верное, абиссально истинное.
Через сотню метров, сделав два поворота в абиссалитовой толще, ход вывел во внутренний двор цитадели: обширное и совершенно пустое пространство вымощенное громадными плитами из того же чёрного камня с большой серой проплешиной в центре. Посреди проплешины виднелось тёмное пятно глубокого провала, сходное по виду с примитивными шахтами по добыче алмазов в кимберлитовых трубках. То же широкое устье, которое на глубине сменяется узкой глоткой. На фоне смоляной тьмы абиссалитовых плит зев шахты был бы незаметен, но во время давней битвы здесь взорвалось нечто очень мощное, отчего всю облицовку входа в шахту испарило напрочь. Позже громадную язву излечили всё тем же расплавленным базальтом.
В провал вела широкая дорога, спускаясь спиральным пандусом, вьющимся по сужающимся стенам шахты. Первые десятки метров пути были сделаны из базальтовых блоков, дальше дорога продолжалась чернотой абиссалита и пропадала в глубокой тени.
Легат, выйдя на площадь, остановился. Куфим торопливо перебежал по дуге через неё, бросил у входа в дальнюю башню табурет и связку окаменелого дерева, шмыгнул внутрь и пропал.
Томес же двинулся прямо вперёд, приблизился к краю провала, осторожно склонился и заглянул. Голова закружилась, мир посерел, перед глазами встало видение: полдесятка людей, один за другим, спускались по спиральной дороге и таяли в гулкой тьме. Всего через пару витков люди превращались в бледные силуэты, в затёртые ластиком карандашные наброски.
С каждым поворотом наклон пути становился круче и круче, но тени продолжали идти. Уже не планета, а дорога притягивала людей. Они наклонялись сильнее, и наступил момент, когда должны бы упасть и покатиться, но — нет, шли как по ровной местности. Дыра же уменьшалась, узилась, сдавливала в тесных объятьях; кажется, ещё миг и послышится треск костей, но — нет, и это лишь чудилось.
Туманные силуэты подпрыгивали, бежали под уклон всё быстрее… дорога металась под ногами, и люди падали, скользили и катились. Вскоре иные из них медленно, тяжко, брели, другие ползли, цепляясь за камни, булыжник, трещины в плитах дороги. Товарищи хватали за руки, тянули и тащили по камням, отхаркиваясь кровью и надсадно кашляя. Но вот — люди окончательно истаяли во тьме; мысленный взгляд потерял их.
Шахта охранила свою тайну.
Легат отшатнулся от бездонного свища в теле мира, неловко завалился на спину, в неожиданном страхе задёргался, засучил ногами, отбиваясь от тянущего к себе провала. Где-то рядом закричал и смолк Куфим. Тут же легата схватило за руки и поволокло. Над ним склонился встревоженный помощник, хлестал по щекам и тряс за плечи. Вопил беззвучное:
— …!
— Дети. Несмышлёныши, — поведал ему Томес, дико скалясь и вздрагивая от каждого своего слова. — Пускают по волнам игрушечные кораблики, плещутся и резвятся в лужах. Не знают, что есть море, и что — океан. Иные сумели нырнуть в пространство, которое вы зовете… инр-р-рха! — яростно шептал впавший в безумие легат. На последнем слове споткнулся, не в силах произнести. — Там встретили предельдное, рядомное, пескосыпчатое, с ракушками и пучками водорослей, с мигительным скольжением живорыб и неторопливой поступью клешнябов, с тянущей тьмалетней жизнью кораллов и блеском мальков-едваднявок. Спаслось — ладонь! И каждый вынес могущественное и роковое.
— Что?! — отшатнулся бледный Куфис.
— Но сознали, что видели? Нет! Хватанули ближайшее и всплыли, задыхаясь от ужаса. А в кулаке — обломок коралла, или нулляная, выжр-р-ранная раковина, а то ско… сколотый панцирь мёр… мёр-р-ртвого… клешняба, — с утробным рыком завершил легат. И отрезал: — Вольняю тебя. Плыви, скорлупка!
Куфим оттащил легата подальше от провала. Убежал. Вернулся. Выплеснул в лицо сразу полведра ледяной воды. Дальше лил тонкой струйкой, приговаривая:
— Опять ты полез-та не вовремя, Владыка. Жди срока!
Легат зло морщился, отворачивался, но выдержал неприятную процедуру без единого слова. Принял поданный помощником кусок холста, утёрся, сел и надолго замолчал, закрыв глаза и прижав лицо к коленям.
— Сколько рисковать-та будешь? — укорил помощник.
С трудом поднявшись, Томес подвигал челюстью, осторожно прикасаясь пальцами к лицу. Спросил мрачно:
— Что там со жратвой?
— Сгорела, поди, — ответил огорчённый Куфим. — Сделаю ещё.
Они вошли в башню и двинулись извилистыми переходами, поднимаясь на самую верхотуру. На последнем этаже отвратительно воняло; под потолком стелились серые дымные пряди, уползающие в треугольные окна.
Раскашлявшиеся от дыма легат с помощником добрались до своего жилища: большой комнаты, уставленной нехитрой мебелью и заваленной всяким барахлом. Посреди помещения на высокой деревянной подставке возлежало чучело черепахи с едва заметными проблесками огня в тёмных провалах глаз. Казалось, от чучела исходило едва заметное, но живое и заполошно дышащее золотистое сияние, заполнившее всё вокруг.
На грубо сколоченном столе у правой стены густо дымила сковорода. Стряпня, и верно, превратилась в уголь. Куфим метнулся к чадящей на газовой плитке сковороде, а Томес подошёл к чучелу и приложил ладонь к панцирю. Сияние слегка усилилось.
— И насколько хватит подарка-та? — спросил Куфим, заливая сковороду водой и кривясь от противного пара.
— Где-то на год. Потом поеду просить ещё.
— Даст?
— Не знаю. Помолчи, надо обдумать улов.
Куфим молча кивнул. Освободил сковороду от горелого, споро почистил её и плеснул масла. Вскоре на раскалённой чугунине шкворчали крупные яйца, сливаясь в глазунью. Сыпанув жмень ароматной травы и бросив соли, прикрутил огонь, внимательно наблюдая за плотнеющими желтками.
Легат же устроился в самодельном кресле у сколоченного из неровных досок щелястого стола и закрыл глаза. Тот, кто жил под цитаделью, изволил высказаться. На удивление ясно, совсем не как обычно. Видимо, близилось время, и Тот, кто жил внизу, вновь учился общению с людьми… Или повод иной?
Но в чём бы ни была причина, а слова разбередили полузабытое и неприятное. Томесу припомнился давний разговор с Генералом, ставший напутствием перед отъездом сюда, на Танагакис.
Истинный вождь Расы назначил встречу на столичной планете, в одном из тех крошечных посёлков, что во множестве разбросаны по побережью Южного моря. В тех краях стоял весенне-летний период, погода радовала, и от станции лайна до резиденции одного из самых могущественных людей галактики легат решил пройтись пешком. Вымощенная булыжником и обсаженная тополями дорога вела через пустые поля, заросшие высокой травой. Места казались безлюдными. Лишь изредка на склонах низких холмов появлялось светлое пятно дома, а в небе ещё реже мелькал слюдяной силуэт аэробата.
Через пару часов легат добрался до места. Скромный двухэтажный дом из пилёного ракушечника оградили невысоким кованым заборчиком, а вокруг привольно раскинулась яблоневая роща.
Молчаливый охранник в оранжевой броне встретил Томеса у ворот, провёл мимо дома и указал на тропинку, вьющуюся меж деревьев. Легат двинулся в сад, осторожно ступая и осматриваясь. Природа плескала и пела; одуряюще пахло от ярко-жёлтых соцветий яблонь-амарантин, сердито жужжали пчёлы, с гудением носились здоровенные шмели.
Искать пришлось долго. Генерала Томес нашёл под сенью ветвей старой кривой амарантины, полулежащим в плетёном из лозы кресле. Старик работал. Вкруг него медленно вращались служебные окна. Их заполняли лица, графики, числа, тексты, и снова лица… Возможность даже краем глаза заглянуть в эти окна была высшим символом доверия.
Знак, и знак немалый. Легат понял: Танагакис — не ссылка.
Старик увидел Томеса и повёл рукой. Окна вспорхнули и разлетелись стайкой испуганных капустниц. Почти сразу вернулись и столпились за спинкой кресла, толкаясь и нервно подрагивая. Казалось, хихикали и перешёптывались, обсуждая посетителя.
Генерал взглянул на легата удивительно живыми и яркими глазами.
— Ты должен знать главное.
Томес замер, почти не дыша.
— Цена справедлива.
— Цена?
— Цена власти за чужой счёт. Запомни это.
Легат кивнул, не понимая, но запоминая.
— Крошки… Пылинки необычных знаний, намёки-безделицы даровали удачникам власть. Над людьми, государствами, галактикой… Бессмертие от «Белластра», сантасы с их Деянием, да и Древний Император, сволочь такая, нашел полезное себе. Или вот мы, мы тоже… — Генерал прервался и потёр грудь. Его морщинистое лицо скривилось в жуткой гримасе, но вскоре старый грег справился с болью. — И всё стоит свою цену. Платят они, платим и мы.
Передохнув, продолжил:
— Но некоторые, из поколения последнего столетия… считают нас глупцами и преступниками. Эти ерети… вольнодумцы решили, что счета слишком велики. Что есть другие способы. Что можно обойтись карантином. Что, в конце-то концов, ОКСН теперь достаточно сильна, можно не рубить синее древо под корень, сжигая мёртвые деревья-повалки со всеми их Астильдами.
Генерал умолк, глаза потускнели. Окна настороженно замерли.
— Может, дать им право искать свой путь? — решился спросить Томес. — К величию Расы ведут сотни путей, вдруг и здесь найдется польза?
— Дали уже, давно. Ищут. Пока не сыскали. — Генерал упёр тяжёлый взгляд в гостя. — Дурнее того, Проводник вновь избран из вольнодумцев. Третий раз подряд.
— Нет ли в этом…
— Есть! — хрипло каркнул старик. — Нуллификатор отлично нас изучил… Этой твари нужна покорность, уплата дани. И дань берёт теми, кому хуже смерти торить ему дорогу. Он как наше отражение в трижды искривлённом зеркале…
— А мы?
— Платим, и будем платить. До тех пор… Впрочем, иди! Надоел!
Великий старец взмахнул рукой, служебные окна слетелись к нему и закрыли от посетителя. Из-за мелькания цветных пятен, голографий, чисел и текстов донеслось:
— …научись платить, легат!
Томес глубоко поклонился, щелчком сбил с рукава назойливую пчелу, и спешно покинул сад. Больше они не виделись. То было последнее лето Генерала, зимой он ушёл путём Света.
…Куфим поставил перед Томесом тарелку с глазуньей и положил кус чёрного хлеба. И то же самое — себе.
— О чём замыслился, Владыка?
— О людях, Куфим. Люди — главное.
— Что мыслить-та, их делать надо, — хихикнул помощник. — Может, сподобишься на старости лет, найдёшь девицу и того-ка, заделаешь нового грега? А то и пятерых.
— Грега… А кого ты зовёшь грегом, Куфим?
— Ну, наш парнишка-та! Или девчонка. Нашего формата, Владыка.
— Формат… — тихо произнёс Томес. — Дело вовсе не в формате.
На какое-то время погрузился в раздумья. Продолжил:
— Вся Галактика считает, что «греги» — это от «Конгрегации». Но ты-то — помнишь. Греги — от агрегаторов, собирателей. Мы капля за каплей, строчка за строчкой, песчинка за песчинкой улучшаем наш формат, собирая то лучшее, что найдётся на долгом пути истории и развития. Жадны своему, алчны чужому, ненасытны новому, охочи неведомому, — вот какими должны быть греги!
— Ох-хо-хонюшки… У меня живот бурчит, пропитания молит, вот уж утроба ненасытная, — пожаловался помощник. — А ты, Владыка, ещё и распаляешь его проповедями.
— Не дерзи! Все думают, что греги — это Конгрегация, а Конгрегация это греги, но это не так. Корень один, а смысл разный. Ежеминутно, ежесекундно ты должен помнить, в чём основная задача. Пусть ошибаются многие, даже — все, но не ты! Не мы должны оставаться грегами, а все остальные стать ими. Мы должны собрать всю Галактику!
— Не люблю я натужного пафоса, Владыка, — проворчал Куфим. — Люди освоили меньше тысячной доли систем даже в подконтрольном космосе, а в сторону Перемычек и не смотрим. А ты говоришь — вся Галактика! Вся Галактика! Ишь ты, кракозябра какая. Лучше вон яишенку съешь, добрая яишенка-та, старался ведь.
Он брякнул тарелкой.
Томес Торквадо впился в помощника взглядом. Взглядом тем можно было резать алмаз, но круглую физиономию хитреца даже не царапал. Скользил, скатывался, не оставляя следа.
— Ничего, настанет день, и мы — соберём. Всё — соберём.
— Соберём, непременно соберём, — залопотал Куфим, — а пока, вот-та яишенка, давай-ка её соберём, пока не остыла.
Легат придвинул к себе тарелку, отрезал кусок яичницы, прожевал. Кивнул.
— Прохвост ты изрядный, братец, но готовишь отменно.
— За то и держишь.
— За то, что прохвост? — усмехнулся Торквадо.
— Ясное дело, не за яишенки. Но вот я мыслю: тонка грань между истовым собирательством и полной неразборчивостью. Тонка. Острее бритвы. Как бы нам не порезаться до смерти, Владыка-та?
— Что ты от меня хочешь?
— Год-та прошёл, Владыка. Не забыл, завтра гости?
— Смешно.
— Дак-та нет, не шучу вовсе. Хочу услышать именно от тебя, Владыка, что мы знаем, чего делаем.
Томес помолчал. Доел, горбушкой собрал остатки желтка. Встал и принялся раскладывать лежанку. Бросил помощнику, ожидающему ответа:
— Сегодня ляжем раньше, завтра до света вставать.
— Вот-та и дело, Владыка, вот-та и дело, — разочарованно протянул Куфим, собрал грязные тарелки и вышел.
До темноты не говорили.
Легат, при скудном мерцании оплывшей свечи, читал бумажную книгу.
Куфим возился в углу, брякал железом, шкрябал напильником, стучал молотком. Когда на небе высыпали первые звёзды, бросил хозяйствовать и тоже развернул лежак. Напоследок спросил:
— Завтра как обычно?
— Как обычно. Ты хотел иначе?
— Все эти годы хочу иначе. И очень на тебя надеюсь, Владыка. Чегот-ка примыслить надо. Нельзя же так.
Томес промолчал. Задув свечу, укрылся старым плащом от тянущей со стен стылости.
— Пока мы должны платить, — шепнул самому себе.
И тут же уснул, как в абиссалитовую шахту ухнул.
- - -
По черноте потолка скользнула оранжевая полоска. Раз, другой.
Легат открыл глаза. Графитовая доска неба темнела за окном, до восхода оставалось с половину часа. Откинув волглый от предутренней росы плащ, Томес осторожно сел на лежаке, натянул противно-ледяные влажные штаны и такие же сырые носки. По счастью, внутри сапог влага не оседала, что отчасти примиряло с жизнью.
Тихо прокравшись к рабочему столу, Томес принялся на ощупь искать.
— Правее, — донеслось со стороны лежака Куфима. И там же зевнуло.
— А говорил, будешь держаться подальше, — проворчал Томес, нашарив, наконец, колючий шар с кулак размером.
— Так и держусь-ка, оно само в руку лезет…
— Сколько потратил?
— Да нут-ка… парочку.
— Тогда с тебя кофе. Утром. Всю неделю.
— Эх, Владыка! — горько ответствовал Куфим и зашебуршал во тьме, чертыхаясь и сопя.
Томес же вышел в тёмный коридор, осторожно поднялся по искривлённой лестнице с разбитыми ступенями, и выбрался на ограждённый высоким парапетом треугольный балкон, нависающий над пропастью. Парапет был неровный, с разновеликими зубцами акульего вида поверху, частью обломанными, частью до сих пор опасно-острыми. От абиссалитовых стен тянуло холодом и сыростью. По чёрному монолиту башни сползали капли ночной влаги, собираясь понизу в крошечный ручеёк, который исчезал в едва заметной трещине у стыка пола и стены.
Далеко и глубоко внизу, вызывая огромностью пустоты стеснение и холод в груди, смутно белело дно соляного моря.
Небо быстро светлело. Серо-серое пространство потихоньку обретало краски, дальние холмы бурели, соляная равнина проявлялась осторожной прозеленью и нежно-розовой шпинелью, и даже тёмный гнейсовый клин, вонзающийся в тело высохшего моря, будто бы напитывался глубиной и сочностью.
Рассвет смахивал пыль с мира, являя настоящность и фактурность.
С шумным топотом на площадку выбежал Куфим, фыркая и вздыхая.
— Успел, Владыка-та?
— Ещё минут десять, не меньше.
Помощник приблизился к ограждению, осторожно удерживая две до краёв наполненные исходящие паром кружки. Установив кружки на стыке пологих зубцов, Куфим оглядел горизонт, и вкрадчиво спросил:
— А эт-та… будем?
Пахнуло корицей. Томес непроизвольно сглотнул: Куфим знал, как подлизаться.
— Ладно.
Легат достал из внутреннего кармана плаща колючий шар. Невзрачный, серый с блёклыми жёлтыми пятнами, похожий на сушёного морского ежа, он был усажен короткими иглами-шипами, большей частью обломанными. Целых игл оставалось совсем мало; и этот подарок заканчивался. Сделав большой глоток обжигающего кофе, Томес обломил наугад выбранный шип.
В воздухе повис звук. Кто-то провёл смычком по струнам контрабаса.
И ещё раз.
Звуки лились и обволакивали, казалось, что слушателей неведомой магией перенесло в концертный зал с великолепной акустикой, и места выдали самые лучшие.
За контрабасом вступила и певица. Яркое контральто, шершаво-хрипловатое в середине и резко-обрывистое в конце. Женщина произносила слова с заметными паузами, не столько исполняя песню, сколько рассказывая личную историю. Смысл был смутен, девица вроде бы жаловалась на дурного любовника и угрожала ему.
Или наоборот?
Слово. Точка. Другое. Запятая. Третье… Иные слова тянулись и тянулись, поднимаясь и падая по октавам, изгибаясь и меняясь, и вот — обрываясь по воле певицы. Голосом она владела мастерски.
Наслаждаясь потрясающей красоты контральто, Томес внимательно вслушивался в слова, пытаясь определить язык. Большинство корней казались знакомы, остальные угадывались, но само наречие… с ним проблема: ещё ни разу легат не смог угадать диалект певца. Шар-ёж казался не подарком, а загадочной шуткой дарителя, экспериментом незнамо над чем. Или намёком на известное лишь ему? Но и такой дар драгоценен на Танагакис; скука и пустота мёртвой планеты иногда заедали легата до скрежета зубовного.
Исполнение завершилось краткой партией на струнных, где солировал контрабас.
Песня в сей раз оказалась издевательской, хоть и проглядывало в ней нечто такое, что идеально подходило к опустевшему миру.
— А хороша ведь, Владыка? — вздохнул Куфим. — И снова на аркесте, готов поставить кружку кофе!
Легат молча кивнул. Он тоже решил, что это старый и донельзя упрощённый аркест, больно уж формы слов архаичны. Настолько древны, что опознавалась в лучшем случае половина смыслов.
— Прах к праху, пепел к пеплу… — задумчиво повторил Куфим. — Вся наша жизнь-та тут, а, Владыка?
— Тихо! — Поднял руку Томес.
Жужжало. Едва слышно.
Горизонт алел, наливался оранжевым, из-за него выглянула золотистая полоса. И в небе проявилась сверкающая точка, быстро приближающаяся к тёмной крепости. Точка гудела шмелём. Шмелём пьяным: вихляла, крутилась, то падая, то взлетая, рыская по курсу.
Легат уронил кружку и метнулся к выходу. За ним бросился и Куфим, спотыкаясь на избитых ступенях, посыпая проклятьями всё и вся.
Лестницы. Коридоры.
Площадь.
Длинный проход за стену.
Дальше, дальше!
Томес и Куфим выбежали из цитадели и остановились, тяжело дыша. С тревогой прислушались. Уже не жужжало; надрывно, с перебоями, сипело угасанием.
С тоскливым воем через стену с трудом перевалила тёмная туша топтера, болтаясь в воздухе, как птица с оторванным крылом. Топтер неуклюже затормозил, попытался развернуться и тут же тяжко грохнулся на камни неподалёку от встречающих. Машина боком проехалась по галечнику, распахав в нём глубокую полосу, закрутилась в конце и брызнула каменной шрапнелью.
Легат с помощником упали, укрывая головы руками.
Топтер взвыл в последний раз и утих. Слышно было как потрескивает похожий на кирпич зализанных очертаний корпус. Изнутри послышались удары, кто-то из пассажиров бил ногами в дверь. Та вздрагивала, но держалась. От особенно мощного пинка замок сломался, дверца со скрежетом провернулась и повисла на петлях. Из машины вывалился плотного телосложения молодой мужчина с багровым лицом, скорчился на камнях и зашёлся в кашле.
Куфим бросился к нему, помог подняться, отвёл в сторонку.
Легат же подскочил к топтеру, поднатужился, рывком оторвал дверь, отбросил и нырнул в тёмное нутро машины. Оттуда тянуло горелым, дыхание резала химическая вонь, что-то громко трещало и звенело. Топтер заполнялся дымом, а в пассажирском салоне ворохались и стонали люди.
Прибывших оказалось четверо. Томес и Куфим их вытащили, уложили на галечник шагах в сорока от умирающей машины, подсунув под головы кому плащ, а кому и сапог. Куфим метнулся в цитадель и вернулся с шерстяными одеялами, в которые закутали гостей.
Сапоги вернулись к легату, тот их натянул и, морщась от боли в ушибленной стопе, подошёл к топтеру. Ткнул пальцем. Толстая сталепластовая броня промялась как картон, лопнула, из разрывов посыпалась крупитчатая ржа. И тут же, будто прикосновение Томеса стало этаким coup de grace, корпус топтера осел, боковые панели провалились внутрь, передний экран из метастекла пошёл трещинами и рассыпался сверкающей крупой.
— С-с-сопляки, — зло прошипел Томес.
Он сунулся в багажный отсек, легко оторвав крошащуюся в руках крышу. Выволок три здоровенных туго набитых джутовых мешка и два тяжёлых фанерных короба.
— Что тут? — один из мешков подхватил Куфим.
— Комбикорм, сам же заказывал.
— А, ну да, ну да. Яишню-та оба любим, ага.
Крякнув, Куфим забросил объёмистый мешок на спину и, мелко семеня и сгибаясь под тяжестью, исчез во тьме входа. Вскоре явился, с бутылью воды и несколькими чистыми тряпицами. Принесённое отдал легату, подхватил другой мешок…
За полчаса всё и перетаскал.
Томес остался с гостями. Напоил, иногда насильно, сделал холодный водяной компресс на лоб, заставил прилечь. Себе же прикатил камень побольше и уселся, рассматривая прилетевших юнцов. Юнцов и девицу.
Те постепенно приходили в себя. Кто кашлял — умолкал, кто лежал — садился, подложив под зад свёрнутое в комок одеяло и пытаясь найти место поудобнее. Переглядывались, молчали. Нервничали. Молчал и Томес, рассматривая визитёров. Особенное внимание привлекла одежда, молодёжь выглядела совершенно неготовой к местным особенностям. Ещё одна странность, помимо раннего прилёта.
Старшему не было и тридцати. Двоим — восемнадцать или около того. Последний смахивал на пятнадцатилетнего пацана, но легат опознал в нём сартанца, а те до седых волос выглядят молодо. Впрочем, конкретно этот и был подростком.
И почти все смотрелись так странно, что Томес не знал, что и думать.
На рыжеволосом высоком парне висели разодранные остатки дорогого комбеза, с технопоясом, миомерными усилителями рук и ног, керамитовой защитой спины, локтей и колен. От пояса осталась лишь ржавая стальная основа, керамит рассыпался в песок, усилители лопнули, разорвав комбез на плечах и в бёдрах. Ткань прямо на глазах расползалась широкими дырами, оставляя непристойно выглядящие лохмотья.
Чернявый и субтильный сартанец щеголял в простых серых трусах и белой майке с короткими рукавами, болтающихся на нём как на вешалке. Лёгкие брюки и куртка из дорогого зета-шёлка распались, усыпав нижнюю одежду неприятного вида клубками волокон. Мальчишка теперь крутился юлой, нервно пытаясь стряхнуть серые клубки и зло шипя вполголоса.
Девушка, кареглазая светлая шатенка немногим взрослее сартанца, по горло закуталась в шерстяное одеяло, стреляла глазами по сторонам и розовела лицом, сверкая длинными голыми ногами. В каком виде пребывали её мельком увиденные короткие синие шортики и белая полупрозрачная блузка — легат гадать не желал. Проблем и так хватало.
И только старший, тот самый, который сумел выбить дверь в топтере, коренастый пухлик с заметным брюшком и круглым щекастым лицом, обрамлённым дерзко вьющимися пепельными локонами, выбрал верную одёжку: широкие штаны из грубого полотна, кожаные ботинки на толстой кожаной же подошве и некое подобие длинного пончо, наскоро скроенного из распоротого джутового мешка.
Не таких визитёров ждал Томес. И не так рано.
Оглядев ранешных пташек, на всякий случай пересчитал по головам, надеясь на чудо, нервно дёрнул щекой и спросил:
— Вас четверо. Где куратор?
Прилетевшие переглянулись. Упитанный парень осторожно ответил:
— Нету куратора, домус. Остался на базе.
— Как — остался? Вы одни летели?!
Девица, подхватив одеяло, встала, гордо выпрямилась и заявила:
— Да! А куратор не виноват, он просто… ну…
— …не смог, — подсказал сартанец, глядя на неё снизу вверх и ухмыляясь. — Спал сегодня мало.
Шатенка покраснела.
— Это не то, что ты думаешь!
Рыжий поднялся и взял девицу за руку. Другой рукой придерживал спадающие лохмотья.
— Конечно нет, — «успокоил» хихикнувший сартанец. — И не думал думать.
— Прекрати, — недовольно уронил обладатель джутового пончо.
— А то что?
— Тебе этого мало? — и упитанный парень ткнул в сторону останков топтера.
Осталось мало — невысокий холмик рыжей пыли. Утренний ветер сносил пыль к обрыву, щедро раскидывая в пустоту над соляной равниной. Куча оседала на глазах. Да ещё и Куфим тому способствовал, разбрасывая палкой ржавьё и выискивая сохранившиеся металлические детали.
— Это случайность, — быстро ответил чернявый.
— Так! — гаркнул легат. — Всем молчать! А ты, — он указал на старшего из прилетевших, — рассказывай.
Юнцы снова обменялись взглядами. Девица, единственная из всех, не участвовала в переглядках, прижималась к рыжему и прятала лицо у него на груди.
— Мы… прилетели, — пробормотал облачённый в мешковину парень.
— Вижу. Дальше!
— Да скажи ты ему, — прошипела девчонка. — Уже всё равно…
Тот сложил руки в замок, хрустнул пальцами и решился.
— Это Нания Рунди, — упитанный резко указал на девицу. — Камран си-Антаг, — рыжий коротко кивнул. — Джум Важдри, — чернявый встал и издевательски раскланялся.
— И?
— У всех жребий. Но не на них, на родичей. Мать, отец, брат.
— Пока ты ничего не объяснил.
— Ребята… и Наня… решили вместо них пойти, ну, заменить собой.
— Вот как. А ты?
— Тоберник Керн, домус.
— Мне что, клещами из тебя тянуть?
— Сестра, на год младше. У неё не было шансов.
— А у тебя, значит, есть?
— Это не важно, — твёрдо ответил пухлик. — Есть или нет… Мы здесь.
Чего-чего, а такого за всё время жизни на Танагакис у Томеса не случалось. Да и в архивах о подобных случаях не читал. По правде, легат не сразу и поверил, что молодёжь всерьёз обсуждает идею заменить избранного Тем, кто живёт под цитаделью, на иного человека. Идея казалась запредельно дурацкой.
Абсурдная идея. Несуразная. Но вот они, здесь, рядом.
Неожиданно для самого себя легат разозлился.
— Тупицы, каздра, — прорычал он. — Идиоты. Кому — не важно? С чего вы взяли, что неважно?! И как вас возвращать на базу, вы подумали?
— Не надо возвращать, мы сюда…
— Я! Мы! — не сдерживаясь, рявкнул Томес. — Мутовка от каздраха! Решили, что самые умные и всё так просто?! Не надейтесь! Провал вас не примет, да и я не пущу!
Подождал возражений. Не дождался. Молодёжь выглядела подозрительно уверенно, и эта уверенность Томесу крайне не понравилась. Он даже оглянулся на Куфима; помощник стоял с изумлённой миной на лице. Вот и нашлось нечто, способное даже Куфима удивить.
— Молчите? Вот и отлично, подождём ваших родственников.
— Они не прилетят, — тихим баском ответил Камран-рыжий.
— Прилетят, никуда не денутся. Топтер вы угробили, но на базе леталок хватает. Даже если сейчас отправятся — успеют вовремя.
— Пять топтеров. Четырём из них я закоротил двигатель. Пятый… — дылда кинул взгляд на то, во что превратилась машина, и передёрнул плечами во внезапном ознобе.
Пепельноволосый Тоберник нервно пригладил растрепавшиеся волосы и криво улыбнулся. Сартанец Джум снова хихикнул, но как-то не очень весело. Девица молчала, крепко прижимаясь к Камрану и обхватив его руками; её била заметная дрожь.
— Что? — очень тихо спросил легат. — ЧТО?! — гаркнул он.
Нания вздрогнула и на миг упустила одеяло, сверкнув голыми плечами.
Томес отвёл взгляд, а рыжий помог Нании вновь закутаться.
— Так. Так. Так… — Легат прошёлся туда-сюда, сжимая ладонями голову, в которой поселилась внезапная боль. Камни мерзко скрипели под ногами, и этот же скрип отдавался колотьём в мозгу. — Так, так…
— Владыка…
— Что?!
— Присядь-ка, Владыка. — Куфим, как маленького, отвёл Томеса к длинному плоскому валуну, похожему на грубую скамью, заставил сесть и уложил на лоб влажную тряпицу. — Подожди-та, сейчас я, сейчас…
— Стой уж, — проворчал Томес, — не суетись, дай сообразить.
Как назло, хороших мыслей не было. Как выбираться из открывшейся задницы, легат не понимал. Тот, кто жил под цитаделью, ждал конкретных людей. Обмануть не выйдет. Ярость подземного жителя окажется смертельна не только для жалкой кучки людей, собравшихся у ворот древней крепости. Последствия выйдут куда хуже.
— Значит, задумали родных заменить, — протянул легат.
— Да, — коротко ответил Тоберник.
— Чья идея?
— Моя. Подслушал инструктаж, прикинул. Но я собирался в одиночку…
— Мы его спалили, — перебил Тоберника чернявый пацанчик и хихикнул, — когда он вокруг топтеров начал крутиться. База-то крошечная, всех видно.
— Потом помудрил с поваром и сварганил снотворное… а я сделала вид, что влюбилась в куратора… ну и напихал им «червей-колючек»! — перебивая друг друга загомонила молодёжь, враз вываливая на легата подробности действа. Их как прорвало.
— Улетели затемно, — завершил Тоберник. — По дороге задержались из-за одного придурка, который углядел на поверхности какую-то хрень… сели, пытались найти, но… — толстячок махнул рукой. — Показалось, наверное.
— Она там была!
— Молчать! — рыкнул легат. — Ты говори, — указал он на Тоберника.
— Да чего тут. Всё, в общем.
Томес помолчал. Спросил, с безнадёжной надеждой:
— Движки отремонтировать смогут?
Рыжий мотнул головой.
— Там всё менять, пробой идёт по главной шине. На пару дней работы, или новые с орбиты тащить.
Помолчали.
Томес обернулся к помощнику.
— До… срока ещё четыре часа. Покорми этих героев, покажи наше хозяйство. Курей там, ферму грибную. И вообще, пусть сидят в башне и не отсвечивают.
— Кофе?
— Обойдутся!
— Ну, а…
— Да, и тряпки им найди, поплоше. Кроме вот этого толстого умника, у него, смотрю, всё своё.
— А, может, Владыка-та…
— Быстр-р-ра! Исполнять!
Куфим скорчил гостям страшную рожу, на мгновение театрально прижал палец к губам, и замахал руками, призывая ко входу в цитадель. Показал пример, канув в холодную тьму прохода. Юнцы и юница поспешили за ним.
Томес остался один.
Он да пятно ржавой порошины неподалёку.
И — пыльная планета, с полярными шапками из горькой соли, выжаренными до каменного состояния деревцами в чахлых мёртвых рощицах, подвижными глыбами кварцита и бессмертной тварью, которая живёт под чёрной цитаделью с незапамятных времён.
С тварью придётся договориться… Но как?!
…Через пару часов рядом неслышно возник Куфим.
— Что с нашими идиотами? — не оборачиваясь, спросил Томес.
— Ну, я так-та застращал их, Владыка. Сидят в башне, о чём-та шушукаются.
— Славно.
Помолчали, не глядя друг на друга.
Ветер посвистывал, вылизывая камни и унося последние горсти рыжей пыли.
— Потянешь детей под землю? — мрачно спросил Куфим.
— Есть предложения?
Помощник лишь плечом дёрнул.
— Сам с ними пойду, — сказал Томес. — Без меня не выйдет.
— Дума… примыслил чего-тка?
— Прекратил бы ты паясничать, братец.
— Не могу, Владыка-та. Обязан соответствовать. Чтоб, значит-ка дурак и Владыка, как в бастер-лириках старосветских.
— Ладно, топай. Через час собери там всё, раз уж обязан соответствовать. Разговор будет.
Куфим длинно и тяжко вздохнул, и убрёл, плетясь с ноги на ногу.
…К полудню сцена была готова.
Рядом со спуском в провал стоял колченогий стул, на котором обычно любил сидеть Куфим, но нынче занял Томес. В нескольких шагах выстроилась молодёжь, большей частью обряженная в старые джутовые обноски, результат многолетней давности попыток создать подходящую к цитадели одёжку. Девице досталась новая льняная простыня из запасов Куфима, из которой Нания соорудила себе нечто вроде гиматия, подпоясавшись куском любимой верёвки легата.
Легат дорого бы дал, чтобы узнать — как воспринимает происходящее Тот, кто внизу. Тварь притихла: то ли дремлет, то ли прислушивается. И вся надежда Томеса на второе.
Молодёжь же Куфим явно накрутил: вон как стоят, нервно переглядываются, и держатся за руки, все четверо. Под хмурым взглядом легата аж прижались друг к другу, даже кудрявый толстячок не столь спокоен, как хочет показать.
Скрипнув стулом, Томес сунул руку в карман плаща и вытащил пяток камней размером с крупное куриное яйцо. Швырнул один — прямо в провал. Взгляды всех собравшихся проследили полёт.
Голыш улетел недалеко, попрыгал по воздуху и завис над дырой. Остальные четыре камня, брошенные разом, раскатились по сторонам, и, точно так же, висели в воздухе недвижно.
Ан, нет! Зашевелились.
Казалось, нечто прозрачное ожило, надувается из тёмного свища и постепенно выпирает вверх. Галька заскользила в сторону от центра дыры и с сухим стуком брякнулась на плиты, обрамляющие провал.
— С вами будет так же, — холодно сказал Томес.
Он встал.
На миг ему показалось, что видит себя глазами этих юнцов: высоченным, на полголовы выше рыжего Камрана, худым, почти тощим, с глубокими морщинами на лице, выгоревшими до белизны волосами и тёмными, почти чёрными, белками глаз, в которых ярко блестят аметистовые точки зрачков.
Видит себя страшным.
И это — хорошо. Сейчас. Детей надо напугать. Иначе спектакль для единственного зрителя сорвётся.
Легат прорычал:
— Если бы вы сели и хорошенько подумали, то всё равно не выдумали более тухлое дерьмо! Он — спит! Весь год. И разбудить его могут лишь те, кого он выбрал во сне! Только — они!
Устрашённая молодёжь молчала.
— И ещё… Вы помните о правиле: входят четверо, выходит один? Трое умирают, помните?! Остаётся — один!
— Да, — ответил набычившийся Тоберник. Остальные испуганно кивнули.
— Тебе их-то не жаль? — вдруг заинтересовался Томес.
— Они — греги! — отрезал парень.
Юнцы и девица тут же приободрились; подняли головы, гордо глядя на легата. Даже чернявый, от которого Томес подсознательно ожидал сюрпризов.
— А вы в курсе, почему выживает лишь один?
— Н… нет, — проблеяла молодёжь. Тоберник молчал и хмуро щурился.
— Понятно, — кивнул легат. — А теперь слушайте: вы не знаете, почему выбор лёг именно на ваших родных. Не знаете, что происходит в Провале. Не знаете ничего!
Томес подскочил ближе и издевательски заорал прямо в лицо юнцам:
— Чуть не сдохли по дороге! Кружавчато летели, с остановочками!.. Нуллификатор мог вообще остаться без…
И тут же осёкся. Глупо обвинять людей в том, что они не спешили умирать.
Сделав шаг назад, легат резко спросил у Тоберника:
— Кем собирался стать?
— Э, ну, силт-артистом. Знаете, флиртарики, бомбер-станцы, аббасингеры…
— Достаточно! Если выживешь, пойдёшь в Департамент Основ Расы.
— Ну…
— Молчать, сопляк!
Легат повернулся к остальным.
— Ты? — Томес больно ткнул пальцем в грудь рыжему. Тот покачнулся.
— Стража Периметра, домус, — неуверенно пробасил Камран.
— Пойдёт. Через десять лет чтоб не ниже вар-мая.
Рыжий молча кивнул. Томес шагнул к девице.
— Ты?
Нания замялась и кинула взгляд искоса на Камрана.
— Понятно. Служба Клининга.
— Почему?!
Томес оставил вопрос без ответа и сказал чернявому:
— Тебя не спрашиваю. Ты — в Герметику.
Джум Важдри изумлённо приподнял брови, но промолчал.
Обведя гостей тяжёлым взглядом, легат продолжил:
— И попробуйте только не сделать карьеру, лично за вашими тупыми башками прослежу. Если из вас хоть одна морда не добьётся пятого класса за десять лет — всех отправлю одиночками за Периметр, астероиды считать!
— Да будут ли эти десять лет? — в голосе Тоберника слышалась тень надежды.
— Скоро узнаем, — зло отрезал Томес.
Он повернулся к помощнику, всё это время молча стоявшему неподалёку.
— Проживём год на сухпае, Куфим?
— Чего?… Владыка-та…
— Вот и того. Тащи черепаху. И газовую плиту не забудь.
— Заче… — во взгляде Куфима мелькнуло понимание, и, пожалуй, страх. А ещё — радость. — О! Ну да, ну да, вот-ка оно как, Владыка. Дак, вот как обернулось.
— Тащи и не клекочи тут.
Помощник убежал. Вскоре вернулся, с трудом удерживая перед собой чучело черепахи и тяжёлую газовую плиту со встроенным баллоном. Осторожно сгрузил ношу у ног легата. Туда же легла и любимая верёвка Томеса, непременная дорожная спутница.
Легат молча кивнул, благодаря.
— Остались мы без яишенок, — скорбно произнёс Куфим и поджал губы.
— Сухари жрать будем. Если будет кому жрать.
Неожиданно подала голос девица:
— Можно мне тоже в Стражу?
Куфим метнулся к ней, зажал рот рукой и зашептал на ухо.
Медленно и отчётливо, будто забивая гвозди, Томес ответил:
— Через. Десять. Лет. После присвоения пятого класса.
И — прислушался.
Тварь молчала.
Что же, её ждёт сюрприз.
Томес осклабился так, что окружающие шарахнулись по сторонам.
Не глядя ни на кого, легат взял чучело черепахи, подошёл к самому краю провала, опустился на колени и… толкнул чучело к центру дыры. Панцирь заскользил по невидимой плоскости. В наступившей тишине было слышно как скребёт о пустоту скелет древнего земноводного, цепляясь и тихонько скрежеща о воздух высушенными лапами и головой.
Чучело остановилось. Дёрнулось, раз, другой, и неожиданно оказалось у самого центра. Показалось даже, что лапы мёртвой черепахи вдруг обрели мышцы, и толкнули её к нужному месту.
Черепаху подбросило. Ещё раз, сильнее. Чучело яростно мотало вверх-вниз, сталкивая в сторону, но всякий раз оно неведомым образом оказывалось в центре жерла, погружаясь всё ниже и ниже краёв. Глаза черепахи горели так, что яркостью соперничали с полуденным солнцем. Оранжевое марево расплескалось во всю ширь провала, рыжие протуберанцы выхлёстывали за границы и лизали серый базальт, оставляя белёсые следы.
Томес улыбался. Тварь внизу раздражённо заворочалась.
Подождав несколько минут, — чучело давно скрылось в глубине тёмной шахты, лишь оранжевые отблески играли на базальтовых стенах, — легат поднял и газовую плиту.
— Стоит ли? — уныло пробормотал Куфим.
— Поздно жалеть. Или ты рискнёшь её теперь оставить? — ответил Томес, сделав акцент на слове «теперь», и, с хеканьем, зашвырнул плиту в дыру. Через несколько мгновений внизу оглушительно бабахнуло, из провала полыхнул огненный факел, постоял миг и исчез.
Легат взял верёвку, обернул вокруг пояса, затянул на крепкий узел, и подошёл к сгрудившимся юнцам, с ужасом смотрящим на него. Молча обвязал каждого. Сказал:
— Время. Готовы, нет? Неважно, идём.
И — поволок гостей за собой.
Первые шаги по дороге в провал дались с трудом, молодёжь путалась, спотыкалась, толкалась. Потом выправились и шли уже уверенно, успевая даже переброситься тихим словом-другим.
Шли долго, с каждым шагом погружаясь в серый мир.
В сумрак, в ледяную тьму, где не согреться, не увидеть, не записать, не запомнить, где вокруг путника пляшут неверные тени, вздымаются величественные башни и тут же рассыпаются пеплом, где в танце теней возникают картины неведомых битв, и тут же перетекают во вьюгу мышастых сетей и дымных лент…
Наверху же — узкая жаркая дыра, раскалённый гвоздь неба, пылающий багровый глаз глядит в колодец, и в световом столбе лениво опадает невесомый прах. А за границами света дыхание людское мгновенно застывает и с шорохом осыпается ледяной крошкой под ноги, хрустит под подошвами. И нет здесь путей и направлений, есть лишь догадки и ощущения. Людей же тянут за руки, дергают за ноги, молотом бьют в спину, крутят и крутят, крутят, вращают, рывками выдёргивают, колотят об стены, швыряют по скользким желобам…
И — ниже, ниже.
Глубже, глубже.
Леденей.
…Время исчезло.
Томесу мстилось, что идут они уже месяц, два, три… годы. Светлое пятно над головой постепенно темнело. И оттуда, с самого верху, всё сыпалась серая пыль, пропадая внизу.
Прах. Пепел. Снег.
Легат бездумно зачерпнул воздух над провалом. Лизнул ладонь. Язык укололо холодом и солью. А ещё — чувствовался тонкий запах меди.
Меди. Крови.
Так ползли ещё годы и годы. В какой-то момент легат осознал, что стоит на месте, склонившись вперёд, наваливаясь на непроницаемый барьер и шоркает сапогами на одном месте. А плечо, через которое перекинул верёвку, режет болью тяжесть.
С трудом заставив себя оглянуться, Томес увидел вповалку лежащих людей. Ближе всех сломанной куклой валялся пухлый Тоберник, из его рта выплёскивалась серая пена. За ним ничком лежал чернявый, и рядом — девица; она глухо стонала и скребла, ломая ногти, правой рукой по ледяным абиссалитовым плитам. Где-то в расплывающейся дали шевелился рыжий; полумёртвой гусеницей он конвульсивными толчками полз вперёд, оставаясь на месте.
Томес зло осклабился, — потрескавшиеся от мороза губы закровоточили, — сунул руку в карман плаща, нащупал нужное, и, обратившись к вязкой стене, прохрипел:
— Я, Томес Кеанна Чжир-сай Торквадо, пробуждаю тебя!
Достал серый игольчатый шар, и, с силой проведя им по груди, обломил остаток игл. И — прошипел, слепо глядя в ледяную тьму:
— А теперь — дискотека!
Ударило рёвом и визгом, и яростной какофонией. Легата шатнуло. Капли крови выплеснулись из ушей, тонкие тёплые струйки потекли по шее. Оглохший и почти обезумевший Томес навалился, продавил размякший барьер, шагнул раз, другой, и побрёл в царство тьмы и теней, волоча за собой юнцов.
Тени пахли горькой солью. Тьма пахла кислой медью.
Сообщение отредактировал yagga: 29 September 2018 - 10:40
Наверх
